— Да, она умерла примерно месяц назад. Я хотела быпоговорить с вами… она оставила мне письмо…
— Откуда у вас мой телефон? — спросил он снеожиданной подозрительностью. — С тех пор как мы с покойной последний развстречались, мой номер изменился.
— Мне дач ваши адрес и телефон Евгений СтратилатовичКулешов.
— Хорошо, — ответил старик после новойпаузы, — приезжайте.
Я повесила трубку и пожала плечами. Старик не выразил особойготовности со мной общаться. Ну да ведь и мне от него нужны только ответы навопросы, на дружбу набиваться не собираюсь. Следует только одеться поприличнееи говорить с ним по-деловому.
Но когда я открыла шкаф, то сообразила, что моим намерениямодеться поприличнее не суждено осуществиться. Если говорить прямо, в моемгардеробе не было ну ни одной приличной дорогой вещи. Раньше меня это как-то неособенно волновало, а теперь вдруг больно резануло по сердцу. Ни одежды, никосметики, ни денег, чтобы в салон красоты сходить. Квартиры собственной и тойнету, за стенкой сидит Маргарита и злобствует. По утрам маячит отчим с кривойфизиономией, как будто у него флюс. Внезапно я осознала, как они мне всенадоели.
Меня потрогали мягкой лапой без когтей, это Багратионнапомнил, что не худо бы прогуляться. Мы пошли по старому маршруту, все к тойже куче песка в подвале. Я присела на ящик и подумала, что все мои проблемымогли бы решиться очень просто, вот же оно, решение, лежит под кучей песка влюке. Там на все хватит — купить дорогую и красивую одежду, привести в порядоксвою внешность, а потом улететь к теплому морю. Уж там-то, надо думать,неизвестный убийца меня не найдет. Таким образом я уйду от проблем хотя бы навремя.
Я посидела, подумала и поняла, что не могу взять эти деньгисейчас. Во-первых, я боюсь. Во-вторых, получается, что я как бы уподобляюсьНиките и остальным бандитам. Деньги эти криминальные, неизвестно, сколько наних крови. И наконец, в-третьих, не в моих правилах прятать голову в лесок, какстраус, и бросать дело на полдороге, я имею в виду наследство прабабушки Софьи.Нужно все-таки внести в этот вопрос ясность.
Я нажала кнопку звонка. Некоторое время ничего непроисходило, и я уже снова потянулась к звонку, но тут раздался лязг замков, имассивная металлическая дверь медленно отворилась.
На пороге стоял рослый, немного сутулый мужчина явно весьмапреклонного возраста, однако я не решилась бы назвать его стариком — такойсилой и энергией дышала вся его мощная, подтянутая фигура. Левой рукой онпридерживал за ошейник огромного косматого пса — кавказскую овчарку. Густаяшерсть кавказца угрожающе дыбилась на затылке, мощная грудь тяжело и ровновздымалась.
— Вы — Иван Францевич? — удивленно спросила я.
Облик этого человека был вовсе не таким, как я ожидала.
— Нет. — Мужчина усмехнулся, будто я сморозиларедкостную глупость.
Овчарка приоткрыла пасть, обнажив страшные желтоватые клыки,и осклабилась, словно тоже смеясь над моими словами.
— Спокойно, Шторм, спокойно, — велел мужчина,крепче прихватывая поводок.
— Кто там, Парфеныч? — раздался голос из глубиныквартиры.
— Дамочка какая-то пришла! — крикнул Парфеныччерез плечо. — Шторма боится, меня за вас приняла…
. — И ничего я не боюсь! — Я обиделась и протянуларуку, собираясь погладить собаку. Однако Шторм так низко и грозно зарычал, чтоя невольно подалась назад и убрана руку за спину.
— То-то. — Парфеныч усмехнулся. — Шторм —собака серьезная, баловства не уважает.
— Я Софья Голубева, — наконец представилась я,окончательно смешавшись.
— Проходи, Софья Голубева, — огромный старикпосторонился, освобождая проход и оттаскивая Шторма еще немного в«сторону, — Иван Францевич тебя поджидает.
Пройдя длинным полутемным коридором, я вошла в просторный,старомодно обставленный кабинет. Массивная темная мебель, пыльные бархатныепортьеры, на стенах несколько портретов и старинных гравюр. За огромнымписьменным столом красного дерева сидел пожилой человек с редкими седымиволосами, аккуратно распределенными по желтоватому блестящему черепу. Глазаего, голубые и чрезвычайно острые, внимательно изучали мое лицо.
— Да, вы на нее похожи, — проговорил наконецхозяин кабинета, встал из-за стола и двинулся ко мне навстречу, — у вас ееглаза…
Таких старозаветных старичков я видела, пожалуй, только вкино. Он был облачен в домашнюю куртку из темно-бордового шелка, обшитую чернымкантом, на шее повязан черный шелковый платок. Подойдя ко мне, слегкасклонился, блеснув желтоватой лысиной, и поцеловал мне руку. Надо же! Ну простокак в каком-нибудь романе позапрошлого века!
— Парфеныч! — крикнул он в коридор. —Сообрази-ка нам чайку! Или вы будете кофе?
— Я буду то же, что и вы, — ответила я, проникаясьдухом прошлого и решив состязаться с хозяином в вежливости.
— Я пью кофе только по утрам, а то заснуть не удается,а в вашем нежном возрасте можно многое себе позволять… Помню, чего я только невытворял лет в тридцать-сорок! — И ювелир выразительно закатил глаза.
Он усадил меня в глубокое кожаное кресло перед низкиминкрустированным столиком. Через минуту появился Парфеныч — на этот раз безсобаки, и поставил перед нами чайник, чашки, вазочку с печеньем и другую — сконфетами.
— Позвольте старику за вами поухаживать, —произнес Иван Францевич, наливая красновато-золотой чай в темно-синюю красивуючашку. — Берите шоколад, очень хороший, швейцарский. Непременно нужно естьшоколад! Он очень полезен для мозга.
Я пригубила чай с нежным ароматом бергамота, поставила чашкуи протянула ювелиру прабабкино письмо:
— Вот, вы видите, что она здесь пишет? «Иван Францевичпоможет тебе разобраться с ними». Вы понимаете, что Софья Алексеевна имела ввиду?
Старик внимательно прочел письмо и пожал плечами:
— Понятия не имею… Может быть, она что-то добавила насловах? Или вам не удалось поговорить с ней?
— Она что-то сказала об алмазах… Но я думаю, что кэтому времени бабушка была уже в агонии и просто заговаривалась.
— Может быть, может быть, — задумчиво проговорилювелир, — хотя она всегда была женщиной чрезвычайно здравомыслящей…
Он поставил на стол свою чашку, откинулся на спинку кресла иприкрыл глаза. Когда я подумала, что он попросту задремал, Иван Францевичнеожиданно заговорил тихим, словно доносящимся издалека голосом:
— Мы познакомились с ней в Каракалпакии…
— Где? — искренне удивилась я.
Этот душистый старорежимный старик совершенно не вязался скакими-то дальними азиатскими просторами, казалось, что он всю жизнь прожил вэтом кабинете, где все создано для его удобства.
