— Тина остается, — напоминаю я ей.
— Я буду в гости приходить, — вру я в утешение.
Потому что не буду. Это еще одна причина, по которой я продала агентство. Не могу больше приходить в этот торговый центр, где все напоминает о нашем с Германом грешном романе. Вполне допускаю, что через полгода в роли матери близнецов я взвою и захочу обратно на работу в туризм. Связи мои на месте, начну все сначала. Только где-нибудь в другом месте. Там, где воздух не пахнет едва уловимо розмарином и северным морем.
Но я обязательно буду звать девчонок к себе. Получаться будет редко, дружить семьями у нас все равно не получится, так что, скорее всего, и эта дружба потихоньку растает в мире взрослых забот. Но еще не сейчас. Сейчас мы сидим у меня в агентстве, опустив жалюзи и заперев дверь — последний раз. Пьем мартини с соком и закусываем дорогущими конфетами со вкусом сыра с плесенью и таежной ягоды и смеемся. Очень похоже на выпускной — в следующую мою жизнь. По-настоящему ответственную.
Когда девчонки разбегаются по своим магазинам, я выхожу, последний раз запираю дверь агентства и отношу ключи в администрацию. Последний раз покупаю кофе на первом этаже и сижу на бортике фонтана, наслаждаясь слишком сладким банановым капучино.
Звонит мобильник, и отвечаю, едва взглянув на экран.
— Лан, где ты? Говорят, уже ветер усилился, — спрашивает Игорь с беспокойством. — Давай заеду за тобой?
— Я скоро вернусь. Очень скоро. Правда, — говорю я, вставая навстречу подошедшему Герману, подхватываю бумажный стаканчик и мотаю головой в сторону выхода.
Нам надо поговорить.
Только не здесь.
Сейчас. Пожалуйста
Сейчас. Пожалуйста
Мы столько раз пробовали расстаться.
Но ни разу не говорили об этом спокойно, как взрослые люди. Обсуждая, как это будет — как мы будем избегать друг друга, что делать, если каждому из нас захочется вернуться, что говорить Полине, если она будет настаивать на встрече со мной и других важных мелочах.
Почему?
— Почему? — спрашиваю я Германа.
Мы идем с ним по торговому центру, нам очень нужно наконец поговорить, но в каждом кафе, баре, ресторане заняты все столики.
Пятница, вечер, непогода — аншлаг.
Он в летних светлых брюках и рубашке-поло, стройный и красивый как всегда. Я вижу, как сворачивают головы женщины, попадающиеся нам навстречу и в первый раз задумываюсь о том, что он объективно привлекателен. Вот просто оставишь посреди улицы — и найдешь скорее всего не одного.
Мне хочется взять его за руку, сплести наши пальцы, прислониться к плечу и вдохнуть прохладный запах. Показать, что этот мужчина — мой. Последние минуты, но мой.
— Все и так было ясно, — говорит он и все-таки берет меня за руку.
Прикосновение сухой и горячей мужской ладони ударяет меня таким пронзительным желанием чтобы эти пальцы пробежались по моей коже, погладили, приласкали, что я отскакиваю в сторону и ускоряю шаг.
Ныряю в дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен».
Я теперь посторонняя, но он-то нет.
— Наоборот, — говорю я, прислоняясь спиной к стене в пустом коридоре, выкрашенном бледно-зеленой невыразительной краской. — Если поговорить, все станет слишком ясно. А мы предпочитали мутную воду. Можно было притвориться, что пока Полина или Игорь ничего не знают — им это не вредит.
— Лана… — Герман снова берет меня за руку, и меня снова сначала швыряет к нему в безумной жажде прикосновений, а потом — от него.
Потому что в этот момент в коридор откуда-то из-за угла вваливаются шумные рабочие в форменных комбинезонах и футболках. Не обращая на нас внимания, двое из них снимают панели со стен и, матерясь, начинают копаться в проводах, проходящих за ними, а еще двое раскручивают светильники на потолке, тем же матом рассказывая о том, какая там на улице хреновая погода.
До нашего напряженного разговора им дела нет, но…
— Идем, — говорю я и сворачиваю к служебной лестнице.
Взбегаю на несколько ступенек, Герман следом за мной — и ловит ладонями мою талию, оставаясь стоять ниже.
— Сейчас у нас появился шанс, — говорит он, глядя почему-то не в глаза, а на мои губы. — Шанс все сделать правильно. Я ушел от жены. Пока не буду разводиться, но…
— Нет!
Мой вскрик эхом разносится по лестничным пролетам — гулко и громко. Совсем не то место, где стоит говорить о подобном. Оглядываюсь по сторонам и толкаю дверь, которая открывается на маленький балкончик. Под нами — хоздвор, на котором по случаю непогоды никого нет.
Остекления у балкончика нет, поэтому мое модное платье мгновенно промокает — ветер швыряет в нас горсти мелких капель. И крыша над головой не спасает. Но по крайней мере, здесь нас никто не слышит, кроме этого ветра.
Поворачиваюсь к Герману, а он обнимает меня за плечи и меняет нас местами.
Теперь только ему достается вся морось, и темные волосы липнут к шее сзади, и так хочется дотронуться до них губами.
— Нет! — повторяю я. Ему и себе. — Ты видел, что с Полиной? Ты понимаешь, что в этом виноваты мы? Ты! Я!
— Что за ерунда, Лан? — Герман встряхивает меня, сжимая пальцы на плечах так сильно, что я мимолетно беспокоюсь, что останутся следы. — Что за дурацкие суеверия? Не бывает рака от печали, слепоты от нежелания знать правду и прочей эзотерической ерунды!
— Бывает! — возражаю я, тоже обнимая себя за плечи, только чуть ниже его пальцев. — Бывает, Гер. Ты даже не представляешь, как у нас, у девочек, все тонко настроено. Как пропадают месячные на нервах и ломаются гормоны от нелюбви.
— Чушь! — Герману приходится говорить громче, чтобы перекричать сумасшедший дождь, стучащий о жестяной козырек у нас над головами.
Получается резче, чем он собирался, и во мне взвивается злость.
— Нет! Я знала! Я чувствовала, что Игорь — не мой человек. Поэтому у нас и дети не получались! Понимаешь? Я — точно знаю, что бывает!
— Не могу поверить, что влюбился в женщину, которая верит в бабкины сказки!
С его словами соглашается гром, взрывающийся над нами и гремящий так долго, что ни слова ни сказать, ни услышать.
— Да черт возьми! — злится Герман, хватает меня за руку и тащит обратно на лестницу.
Четыре пролета вниз — и он толкает железную дверь, которая открывается в бетонную пещеру подземного гаража.
После грохота грозы здесь на нас обрушивается такая тишина, что я пугаюсь, случайно задев железный порожек каблуком — он отзывается гулким долгим звоном.
