и всё-таки попробовал. Ну и… А вам, корреспондентам, разве ж всю технику на свете освоить? Так что зря на себя вину не берите…
Виктор смущённо кашлянул: стороны поменялись ролями, теперь уже получалось, Павел успокаивал его. И, решив, что пришло время, он осторожно спросил Павла, стараясь не задеть его самолюбия:
— Ну, а как у тебя теперь в колхозе будет — с ребятами, с девушками? Я гляжу, ты на отшибе от них. Если обиделся, то ошибаешься.
Павел отвечал медленно и отрывисто:
— Чего обижаться? Правы они кругом… Я б, если кто другой трактор сломал, я б ему… — и он сделал вы разительный жест кулаком, не оставлявший сомнения в том, как поступил бы он с таким человеком.
Соскочив с подводы, Павел извиняющимся тоном про говорил:
— Тут опять пойти надо будет — подъём…
Он уже сам вернулся к прежней теме:
— Вот рассчитаю всё точно, чтобы комар носу не подточил, тогда…
— Один будешь рассчитывать? — спросил Виктор.
— Один…
— Посоветоваться лучше было бы.
— Ясно — лучше, — без колебаний согласился Павел и понизил голос до полушёпота: — А как я к ним пойду? Кто со мной разговаривать будет? Они… вон Катерина «Молодую гвардию» читает… Улю Громову фашисты мучают, звезду вырезали на спине… Понятно?
— Понятно, — кивнул Виктор, хотя ему ещё ничего не было понятно.
— Ну, а я… — Павел криво усмехнулся, — я вроде бы Стаховича теперь.
Виктор хотел возразить Павлу, но тот продолжал:
— А ещё хуже, знаете, что? Дедушка Куренок умер, так ведь получается — из-за меня.
— Как? — недоуменно спросил Виктор.
— Простыл он в поле. А в поле пошёл почему?..
Тяжело ступали лошадиные копыта, скрипели колёса, порыв ветра донёс чуть слышный паровозный гудок.
— К Чёмску подъезжаем, — сказал Павел.
— Напрасно ты, — проговорил Виктор. — Никто тебя Стаховичем не считает, поди и всё расскажи ребятам… К Катерине пойди.
Павел приостановился:
— К ней?.. Никогда!
— Почему?
— Она и говорить со мной не станет.
— Будет говорить!
— Не будет, — упрямо мотнул головой Павел. — Что я её не знаю?
— Не знаешь! — резко бросил Виктор. — Да Катерина сама давно хочет поговорить. Она мне так сегодня и сказала.
— Вам сказала?..
Ложь вырвалась неожиданно для самого Виктора, но отступать было поздно.
— Мне и сказала — чего же особенного?.. Мы с ней долго о тебе сегодня говорили…
— Ну… и что?
Виктор, очертя голову, бросился в водоворот фантазии:
— Ругала она тебя, ох, и ругала!..
— Ага, — с совершенно не подходящей к этому сообщению радостью кивнул Павел. — И что?
— А потом говорит: «Парень он всё-таки хороший…»
— «Хороший» — сказала?
— Ну, да… «Я, — говорит, — давно хочу с ним во всём разобраться, чтобы он не был от всех отдельно, так он сам не хочет…»
— Я не хочу?! — воскликнул Павел. — Да я разве…
— Ладно, — оборвал его Виктор, — разберётесь. Но смотри… — Виктор нашёл, наконец, уловку, — о том, что я тебе о нашем разговоре рассказал, — ты ни гу-гу! Разговор у нас был секретный…
— Ясно! — радостно воскликнул Павел и вскочил на подводу: — Садитесь, чего ноги зря трудить!
— Подъём ведь, — указал Виктор на дорогу.
— Ничего, уже к Чёмску подъехали, — ответил Павел. — Садитесь.
Ветер осыпал их мелким дождём.
— Когда изобретут такое, чтоб нажал кнопку — дождь идёт, нажал другую — ясная погода? — спросил Павел.
— Изобретут… Кое-что делают уже, я недавно читал в журнале, — сказал Виктор.
— Что — расскажите, — загорелся Павел.
И пока Виктор рассказывал, незаметно въехали в Чёмск. На перекрёстке Виктор спрыгнул с подводы:
— Ну, пока, Павел! Спасибо…
— До свиданья, — ответил Павел и, уже отъехав немного, крикнул: — Вам спасибо!
— За что? — спросил Виктор, но так и не дождался ответа.
Виктор немного постоял, глядя вслед обозу. Верно сказала Ольга Николаевна о сыне: фантазёр! Раньше ракетами интересовался, теперь о дождевальной машине думает. А с трактором… пожалуй, добьётся своего, такие всегда добиваются… Виктор вдруг сообразил, что Сергей Иванов, подаривший Павлу книгу Миклухо-Маклая, это тот самый Сергей, которого он знает. Ведь он говорил однажды, что был в войну в колхозе «Красное знамя». Догнать Павла, сказать? Хотя — зачем?..
Но как Павел на самого себя: «Я теперь вроде Стаховича!» Это же хуже, чем если бы он обругал себя самыми последними словами. Чувствует свою вину и, значит, сумеет её загладить…
Виктор взглянул в последний раз на поворачивающий-за угол обоз и пошёл.
На станции загудел паровоз, — отходил последний ночной поезд.
Со следующим, утренним, Виктор и Ковалёв отправятся продолжать своё путешествие…
Часть третья
ЭКЗАМЕН НА ЗРЕЛОСТЬ
Старые знакомые
Громко пропели фанфары, и грянул марш. На площадь, к трибуне, двинулись войска. В такт музыке гудел асфальт под сотнями блестящих сапог. Солнце зайчиком вспыхивало на обнажённой шашке, перепрыгивало на медную солдатскую пуговицу и останавливалось в глядящем на парад объективе кинокамеры…
Сейчас, когда войска проходили почти рядом, Виктор мог хорошо рассмотреть бойцов. Он обратил внимание: офицеры, сержанты в большинстве были с орденами и медалями, — значит, побывали на фронте. А у солдат увидишь разве что комсомольский значок. И лица совсем молодые. Этим уже не пришлось воевать.
А где же те, тоже рядовые, которые два года назад штурмовали Берлин? Те, которые всего два года назад завоевали самое дорогое для людей — мир?..
Немало их стояло на трибуне, рядом с Виктором. Их уже нельзя было отличить по кителям с петельками для погон, по фуражкам с выгоревшим следом звезды. Кители сменились пиджаками, военные фуражки — кепками и шляпами; пиджаки, кепки, шляпы пообмялись, всё стало совсем мирным, штатским, и только пёстрые орденские ленточки на скромном гражданском пиджаке напоминали о недавнем прошлом их владельца…
Виктор знал многих из этих людей, — вот учитель, депутат Верховного Совета республики, вот штукатур, тоже депутат, портреты обоих несколько месяцев назад, во время выборов, печатались в газете. А вон — геолог, лауреат Сталинской премии, Виктор не раз брал у него материал для заметок, и когда узнал, что геологу присуждена премия, как-то долго не мог освоиться с мыслью о том, что такой обычный с виду человек, не раз запросто с ним встречавшийся, стал теперь лауреатом…
Парад заканчивался. Последним, развернувшись и заняв чуть не половину площади, прошёл оркестр. Виктор спрятал блокнот в карман, всё было завершено. Они так договорились с Михалычем: о параде пишет Виктор, демонстрацию же берёт на себя Михалыч, — он сейчас был где-то на другом крыле трибуны.
Пауза оказалась недолгой. Снова раздалась музыка, и в глубине улицы заколыхались десятки знамён: началась демонстрация. Знаменосцы приблизились, и за огромными, трепещущими по ветру полотнищами Виктор увидел кусочек плаката, который несли демонстранты:
