именно, и совсем не желал пробовать. Уничтожение не по его части, да и машина более невинна, более безгрешна, чем даже любое животное. Никаких намерений, кроме наших собственных, у нее нет.
– Доктор Хейбер. – Он встряхнул широкие, тяжелые плечи. – Доктор Хейбер! Просыпайтесь!
Через некоторое время большое тело зашевелилось и вскоре село. Все в нем обвисло и ослабло. Мощная красивая голова безвольно висела на плечах. Нижняя губа полуоткрыла зубы. Глаза смотрели в одну точку, в темноту, в пустоту, в небытие в центре Уильяма Хейбера; они больше не были непрозрачные – они были пустые.
Орру стало физически страшно, и он попятился от этого человека.
Нужно позвать на помощь, подумал он, я один не справлюсь… Он вышел из кабинета, пересек незнакомую приемную, сбежал вниз по лестнице. Раньше он никогда не был в этом здании и понятия не имел, что это и где. Оказавшись на улице, он понял, что находится в Портленде, но не более того. Похожих улиц вблизи парка Вашингтона или на Западных холмах не было. Он по такой никогда не ходил.
Пустота хейберовского существа, действенный кошмар, излученный его спящим мозгом, порвали связи. Преемственность, которая раньше всегда наблюдалась между мирами и временными пластами орровских снов, была уничтожена. В мир проник хаос. Воспоминаний о жизни в действительности, где он теперь оказался, у Орра было мало, и они все были бессвязные. Почти все, что он знал, происходило из других воспоминаний, их других привидевшихся во сне времен.
Другие люди, проникающие в суть вещей не так глубоко, к такой перемене существования могли бы приспособиться легче, но, не зная, как ее объяснить, больше бы испугались. Они бы обнаружили, что вдруг мир кардинально и бессмысленно изменился без какой-либо рациональной причины. Сон доктора Хейбера повлечет за собой много страха и смерти.
И потерь. Потерь.
Он знал, что потерял ее, знал с тех самых пор, как с ее помощью вступил в пустоту страха, окружившую сновидца. Она пропала вместе с миром серых людей и огромным фальшивым зданием, куда он забежал, оставив ее одну в рушащемся и расползающемся кошмаре. Ее не стало.
Он не пытался позвать кого-то на помощь Хейберу. Хейберу уже было не помочь. Да и ему самому тоже. Он сделал все, что мог в жизни сделать. Он шел по рассеянным улицам. Судя по знакам, он оказался в северо-восточной части Портленда, которую он никогда толком не знал. Дома здесь были низкие, и иногда на перекрестках на фоне темнеющего апрельского неба показывалась гора. Орр заметил, что извержение остановилось; точнее, никогда не начиналось. Пепельно-фиолетовая гора Худ спала. Спала и видела сны.
Орр шагал без цели – по одной улице, затем по другой. Он так устал, что иногда ему хотелось прилечь отдохнуть прямо на тротуаре, но он шел дальше. Наконец он оказался недалеко от реки и деловых кварталов. Город, наполовину уничтоженный, наполовину преображенный, свалка грандиозных замыслов и нагромождение отрывочных воспоминаний, являл собой бедламское столпотворение; огонь и безумие перекидывались от дома к дому. Но при этом люди продолжали заниматься своими привычными делами: двое мародеров грабили ювелирный магазин, а мимо них шла по улице женщина с орущим, раскрасневшимся младенцем на руках и направлялась явно домой.
Где бы он ни был, этот дом.
11
Свет спросил у Отсутствия: «Ты есть или тебя нет?» Отсутствие не ответило[14].
Чжуан-цзы, глава XXII
Когда тем же вечером Орр пытался найти в хаосе пригородов дорогу к Корбетт-авеню, его остановил какой-то альдебаранский пришелец и предложил пойти за ним. Орр послушно пошел. Через некоторое время он спросил пришельца, не зовут ли его Тьюак Эннбе Эннбе, но спросил без особой уверенности и, судя по всему, не особенно огорчился, когда пришелец весьма обстоятельно объяснил, что его, Орра, зовут Жор Жор, а пришельца – Энемемен Асфах.
Существо отвело его в свою квартиру недалеко от реки, расположенную над мастерской по ремонту велосипедов и рядом с Евангельской миссией вечной надежды, в которой сегодня народу было полно. Сейчас по всему миру вопрошали разных богов – более или менее вежливо – в надежде получить объяснение тому, что произошло между 6:25 и 7:08 по времени тихоокеанского побережья США. Когда они поднимались по темной лестнице на второй этаж, из-под половиц донеслись трогательно нестройные голоса, поющие гимн «Скала вечная». Придя в квартиру, пришелец предложил, чтобы Орр, поскольку он выглядит уставшим, лег на кровать.
– «Сон, распускающий клубок заботы»[15], – сказало существо.
– «И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность»[16], – ответил Орр. Ему подумалось, что в манере общения пришельцев есть что-то занятное, но он слишком устал, чтобы об этом размышлять.
– А где будете спать вы? – спросил он, тяжело опускаясь на постель.
– Ни где. – Бесцветный голос пришельца разделил слово на две равно важные части.
Орр нагнулся развязать шнурки: не хотелось отплатить инопланетянину за доброту, испачкав ботинками его одеяло. От наклона голова закружилась.
– Устал, – сказал он. – Много сегодня сделал. Точнее, не много, а что-то. Единственную вещь, которую сделал за всю жизнь. Нажал на кнопку. Вся воля, вся накопленная сила моего существования ушла на то, чтобы нажать одну треклятую кнопку «Выкл.».
– Вы хорошо прожили, – сказало существо.
Оно стояло в углу, судя по всему, намереваясь там стоять до бесконечности.
Оно там не стоит, подумал Орр, по крайней мере, не стоит так, как я бы стоял, сидел, лежал, существовал. Оно там стоит, как я бы мог стоять во сне. Оно там находится в том же смысле, как люди где-то находятся во сне.
Орр лег. Через темное пространство комнаты до него явственно доходили излучаемые инопланетным созданием жалость и заботливое сострадание. Оно видело его – не глазами, правда, – как недолговечное, не защищенное броней странное существо из плоти, бесконечно уязвимое, дрейфующее в морях возможного, – существо, нуждающееся в помощи. Орр не возражал. Он действительно нуждался в помощи. Усталость овладела им, подхватила его, как течение в море, в которое он медленно погружался. «Эр перренне», – пробормотал он, отдаваясь на волю сна.
«Эр перренне», – беззвучно ответил Энемемен Асфах.
Орр заснул. Он видел сны. Трудностей ни в чем не было. Его сны, глубокие и безвредные, как волны в открытом море вдали от берегов, приходили и уходили, вздымались и опускались, ни к чему не прибиваясь и ничего не меняя. Они танцевали свой танец среди всех прочих волн в море бытия. Сквозь его сон проплывали огромные
