баталера, сигнальщика.
— Здравствуйте… Это я.
— Вижу, что ты, — проговорил Фальковский.
— Они меня с собой прихватили, — продолжал Федька, мотнув головой в сторону Свистнева. — Я попросился, они и взяли.
— Ах, Федя, Федя! — И Фальковский, отойдя в сторону, махнул рукой.
— А ты тоже хорош! — тихо проворчал Звездин, глядя на Свистнева. — Ну какого шута ты его приволок? Мы парня учиться определили, а ты…
— Какое там учиться… Ты погляди сам, прямо захирел малый, тоскует по морю. Он уже два раза из интерната бегал, еле отыскали его. А тут как раз я прилетел. Детали брал, запчасти. Ну и вижу, страдает мальчишка. Жалко мне его стало, да и вы тут, знаю, все соскучились по нему, по чертенку. Верно ведь?
— Ну-ну, нас хоть не жалей, пожалуйста. Одного пожалел — и хватит. Что-то больно ты жалостливый стал!
Звездин сердито поглядел на Федьку, резко повернулся и зашагал к выходу из базы. Федька растерянно посматривал на нас: должно быть, он не ожидал такой встречи. Фальковский сжалился и подошел к нему.
— Ах ты, велика Федора! — сказал он. — Эх ты, царь Федор! И что мне с тобой делать, темно и непонятно… Ну, иди пока к Дусе, а там разберемся. Не было у бабы хлопот, так купила поросенка.
Все мы очень соскучились по Федьке. Часто по вечерам в кают-компании подплава командиры вспоминали нашего питомца: «Как там Федька наш двигает науку? Вот завтра уходим в море, надо бы ему к торпеде руку приложить…» Но сейчас неожиданное возвращение Федьки всех расстроило. Мы рассчитывали, что Федька приедет честь честью, как полагается, на каникулы и подводники будут хвастаться его школьными успехами, а он просто-напросто удрал.
На другой день Федька, как бывало, явился на базу, но его задержал у входа часовой:
— Стой, ты куда?
— На подплав. Не видишь?
— Видеть-то ясно вижу, а пропуск у тебя есть?
— Дядя, вы же меня знаете! Я Федька. Я тут с подплаву. Вы что, не признали? Это же я.
Часовой посмотрел на Федьку, как будто видел его в первый раз:
— Что-то не признаю. Был тут, правда, у нас один мальчонка. Федей звали. Такой справный, дисциплину понимал, к службе морской уважение имел. Да того мальчонку в учение откомандировали. Того знаю, того и так пропущу, без документа. А тебя, такого, который, значит, самовольничает, такого в первый раз вижу у нас на подплаве.
Ошеломленный Федька отошел от ворот базы, походил немножко около моря, скучного, осеннего, потом снова вернулся к часовому.
— Дяденька, вы меня только пропустите. Меня Фальковский знает и Звездин, все!
— Не было такого приказа пускать тебя.
На Федькино счастье, пришел Фальковский.
— Скажите — я с вами, — зашептал Федька своему любимому командиру.
— Ладно, — сказал Фальковский часовому, — пропустите. Со мной.
И Федька снова очутился на знакомом дворике подплава. Все здесь было как прежде. Краснофлотцы везли на тележках торпеды. Но когда Федька по старой привычке подошел к одному из снарядов, высокий краснофлотец, который обычно любил возить Федьку верхом на торпеде, сумрачно поглядел на него и прикрикнул:
— А ну, руки прими, не трожь торпеды!
— Я же только расписаться.
— Без твоей расписки дело обойдется, — сказал краснофлотец. — Ты сначала выучись, как писать, а то у тебя буквы на карачках ходят, над твоими буквами люди смеяться станут. Что это, мол, у них там за грамотные на подплаве, корову с мягким знаком пишут? Ты бы вот сперва пограмотнее стал в школе, а потом бы уж расписывался. А пока что не приказано тебя к этому делу допускать, тут война идет, серьезный разговор. А ну ходи, не мешайся тут. Видишь, люди делом заняты. Чего стал?
А толстый механик, в эту минуту вылезший из люка крейсерской лодки Звездина, прыснул в свой замасленный кулак и крикнул громко издали, так, что слышали все, кто был на базе:
— А, дезертир явился! Сам, своей персоной! Кто же это его сюда пустил?
Целый день околачивался без дела Федька на базе подплава. С ним никто не заговорил, никто не предложил расписаться на торпедах, которые грузили на лодки, никто не остановил его, чтобы расспросить, как ему жилось в интернате, там, в беломорском городе. Его словно не замечали. Только иногда, когда он тихонько, с затаенной, еще жившей в нем надеждой приближался к трапам, переброшенным с пирса на подлодку, раздавался чей-нибудь голос:
— Эй, мальчик, отойди от края. Не болтайся тут!
Растерянный, несчастный, бродил Федька по берегу подплава и заглядывал в окна кают-компании. Но и там толстый кок подплава Милехин, обычно баловавший Федьку пончиками, неприветливо сказал:
— Ты бы, друг Федор, пошел куда-нибудь да делом занялся. А что здесь ходить-то без толку? Нечего тут проедаться! — Он внимательно осмотрел Федьку, вытер руки о передник и добавил: — Некрасивое твое положение, Федя! Сочувствую, но помочь не имею права. Дезертиров на довольство не берем.
Федька все ждал — может быть, хоть воздушная тревога будет, и он покажет опять, как ничего не боится. А вдруг, на счастье, еще парашютиста сбросят, и он опять его выследит, и все снова признают, что Федька герой. Но день был сумрачный, ветер рвал пену с тяжелых волн, на низком, сумрачном небе не появлялось ни одного самолета. В бухте было пустынно: миноносцы ушли охранять большой караван судов. И в этом сумрачном осеннем дне никто не хотел уделить ни одной минуты Федьке, и не было беглецу места в строгом мире, занятом своими военными будничными делами.
Наконец он увидел, что из штаба вышел Фальковский.
Он кинулся навстречу командиру:
— Исаак Аркадьевич, а чего они мне говорят, что я этот, как его… дезертир?
— А кто же ты еще? — спокойно отвечал Фальковский. — Конечно, дезертир.
— Это как — дезертир?
— А очень просто. Дезертир — это кто драпу дает с фронта, своих товарищей бросает, боится, ищет местечка, где бы полегче. Так и говорится: трус и дезертир. Именно.
— Так я же вовсе наоборот! Сам на войну приехал. Тут и бомбить могут, а я не боюсь ничего. Чего же они говорят — «дезертир, дезертир»…
— Как вам нравится, он еще рассуждает! Твое дело что: тут быть или в классе? Я тебя спрашиваю. В классе твое дело сидеть! Тебя Северный флот учиться послал, а ты отлыниваешь, ты убежал. Вот тебя наши правильно дезертиром и зовут. Скажешь, нет? Неправильно разве? А это ты, пожалуйста, мне не заливай — фронт здесь или не фронт. Мы здесь на фронте, а ты там свою вахту бросил.
— Мне там скучно. Я без вас не
