очень хорошим…
– Если она позволит взять себя в руки, то как раз поместится на ладони, – говорил Питер тем временем.
– С булавку, – произнёс Жак задумчиво. – Нет, с иголку.
– Да, с иголку, – подхватил Аслан. – Золотошвейную.
– Золл..шшшшв? – спросил Питер. Выражения тяжёлой утраты и живого любопытства сменялись на его лице быстро, словно в детской игрушке «калейдоскоп».
– Хозяйство у тебя с иголку швейную, размером, – любезно пояснил Аслан.
– Но мы никому не скажем, – сказал Жак. – Нам это неинтересно.
– Мы напишем, – сказал Аслан. – В «Монитёр». Им интересно.
– «Тайные дефекты молодого учёного становятся навязчивым кошмаром», – произнёс Жак газетным голосом.
– «…кошмаром для его друзей», – добавил Аслан.
– «…для его умных, симпатичных, перспективных и холостых друзей», – сказал Жак.
– Адрес и мой л-литографический портрет, – Аслан очертил пальцами рамку в воздухе, оттопырил губу, прищурился, оценивая воображаемую передовицу. – Надо, кстати, заказать. Пока мундир не отобрали.
– С-скоты. Мол-люски. Нас-секомые, – выговорил Питер.
– Помедленнее, помедленнее, мы записываем, – сказал Жак.
– Питер, ну ты действительно уже как бы немножко осточертел со своими человечками, – Аслан смотрел на друга. – Мы же обсудили. Это был мысленный эксперимент. Имбецилы. Воображение. Помнишь?
– Человечки размером с ладонь, – задумчиво произнёс Жак. – С правую. Это наводит.
– Не с ладонь, кретины. Помещается она на ладони, глупцы. Если, конечно, она позволит таким, как вы, взять себя в руки.
– Упаси боже. Конечно же, не позволит, – сказал Жак. – Я бы не позволил. Тем более таким, как мы.
– Мы недостойны, – подтвердил Аслан. – Увы, но факт.
– Так вы пойдёте со мной? – спросил Питер требовательно. – Пойдёте или нет, я вас спрашиваю. А?
Аслан коротко вздохнул.
– Прямо сейчас я не могу, – сказал он. – Не могу бросить. Все бросают, а я не могу.
– Я тоже не могу, – сказал Жак. – Его пахучество барон Дебатц. Я его слишком люблю, чтобы делать такие подарки.
– Трусы, – сказал Питер. Двое его друзей молча глядели на него. Питер смутился, затем торопливо проговорил, с пьяной тщательностью выговаривая слова:
– Я просто думаю, что зимой туда не попадешь. И будет уже поздно. И не смогу ничего никому доказать.
– Настоящим математикам для доказательства достаточно карандаша и бумаги, – сказал Аслан. – Мне, например, было достаточно.
– Когда это ты был математиком? – удивился Жак.
Аслан не стал ему отвечать.
– Я археософ, но теперь скорее физик, – сказал Питер. – Физик и много ещё кто.
– Физик, но теоретик, – сказал Жак, – то есть недалеко, в общем-то, ушёл от математики.
– Всевышний простит ему эту досадную слабость, – сказал Аслан.
– И философ, – продолжил Питер. – И механик. И штурман.
– И немножечко шью, – задумчиво добавил Жак.
– То есть вы не идёте? – спросил Питер после паузы. Брови его были нахмурены, и сидел он, весь слегка набычившись. Картину решимости и воли, которую являла его фигура, портило лишь то, что он заметно покачивался из стороны в сторону.
– Я не иду, – ответил Жак и поглядел на Аслана.
– Я не иду, конечно, – сказал Аслан. – Куда?
– Мы не идем, – сказал Жак, качая головой. Он смотрел на Питера почти с сочувствием.
– Пит, ты тоже никуда не идешь, – заключил Аслан. – Где эта твоя Микропутия? На запад, через океан? А может, на восток, через леса и болота? Как ты можешь знать?
– А давай ему ноги сломаем, – предложил Жак. – Обе. В семи местах. А всем скажем, что он грязно приставал к Нони. Народ поймёт.
– Точно, – сказал Аслан. – Это будет акт дружеской верности, замаскированный под приступ дружеской ревности. Что он говорит?
Питер низко склонился над столом, почти касаясь его поверхности лбом, и глухо говорил:
– Нельзя было ей лететь. Оба погибнут.
– Раздвоение личности, – заметил Аслан. – Или беременность.
– Почему она улетела так рано, – горько выговаривал Питер столешнице. – Почему. Надо же было испытать. Надо же было раздобыть карты… Проклятый Дебатц.
– Полностью поддерживаю, но больше не наливать, – сказал Жак. – И вообще поздно уже. Аслан, сегодня твоя очередь.
– Очередь? – эвакуатор искренне удивился.
– Да, – невозмутимо ответил Жак. – Устанавливаем дежурство по Питеру. Ты первый, по алфавиту. В следующий раз я.
– Если он будет, этот следующий раз, – пробурчал Аслан, но встал с кресла и потормошил друга. – Пит, спать пора.
Тот не сопротивлялся, тоже встал и, поддерживаемый Асланом, пошел в сторону своей комнаты, у лестницы на второй этаж. Уже взявшись за ручку двери, он неожиданно остановился и громко сказал:
– У меня есть гипотеза.
– Версия, – отозвался Аслан из-под его руки. – Излагай.
– Понимаешь, нехристь, – говорил Питер, осторожно открывая дверь и обняв друга за плечи, – это как ржавчина. Что-то вроде процесса гниения. Континуум гниет, и кто-то это… – они скрылись за дверью.
Жак рассеянно бродил взглядом по гостиной и учинённому разгрому. Допил бокал, встал, подошел к камину. И вдруг увидел. Маленький клочок бумаги, с ноготь размером, накрытый мощной лупой. Сначала он, конечно, увидел лупу. Но как только заметил бумажку, сразу понял, что главное – это она.
– Дела, – сказал себе Жак. Помедлив, он взял лупу, легонько подвинул пальцем клочок бумаги, и попытался разглядеть подробнее. Бумага была исписана микроскопическими печатными буквами. Жак вытер обильно вспотевший лоб, пододвинул стул, опёрся на него коленом и начал читать, изо всех сил напрягая глаза и стараясь дышать в сторону, чтобы не сдуть.
«Гарри совсем больной. Внизу какой-то шум. Места для взлёта хватит. Через окно я попробую с бочкой. Топлива, я надеюсь, достаточно. Спасибо. Мы обязательно встретимся ещё – в Америке или в Лютеции. Твоя Дюймовочка».
Стукнула дверь. Эвакуатор, почёсывая темя с весьма озадаченным видом, аккуратно закрыл дверь и сел в своё кресло.
– Вот это я и называю научной белой горячкой, – назидательно сказал он, наливая себе воды, – надо же додуматься до такого… Я понимаю, религия. Но он-то учёный!
– Ты случайно не слышал про такой город – Америка? – медленно спросил Жак. Он по-прежнему глядел в лупу на листочек.
– И ты туда же, – неодобрительно сказал эвакуатор. – Вы что – вдвоём читаете этого флорентийца? Нет никакой Америки. Есть Ин-ди-я. Индия. Она очень далеко, но она есть. Микропутии, кстати, тоже нет. И вообще я спать пошёл. И тебе, кстати, советую. Возможно, это наша последняя ночь в своих постелях.
– А вот она сейчас не спит, – сказал Жак. Он осторожно положил лупу на место. – Она сейчас летит над океаном. С бочкой через окно.
– Бочкой? – переспросил Аслан рассеянно. – Плывёт, может?
– Может, и плывёт, – сказал Жак, неотрывно глядя в одну лишь ему видимую точку. – Нет, пусть лучше летит. И пусть ей хватит топлива.
– Да уж, пусть лучше летит, – сказал Аслан, от души потягиваясь. – Я лично плаваю так себе. У нас говорили – «вода для скота»… И топливо,
