Книга Французская мелодия - Александр Жигалин

Смерть Александра Ивановича стала для меня не просто потерей близкого по духу человека, было положено начало новому этапу жизни, а вместе с ним и прихода времени платить по счетам.

До того, как понять это, предстояло пережить период непонимания того, чего не должно было произойти. Но по неизвестным тогда причинам произошло. Оказавшись на краю жизни, я чувствовал, что ещё шаг и равновесие между душой и мыслями будет потеряно окончательно, внизу — пропасть, над головой — пустота, вокруг — бездыханное пространство.

Считая себя если не дерзким, то по крайней мере не из слабого десятка, я вдруг понял, что не готов к испытаниям, которые преподнесла судьба. Результат не заставил себя ждать. Дальше инфаркт и госпиталь.

Если бы не мать, пить бы тебе сейчас за упокой души раба божьего Николая Богданова.

И опять Илья не понял ничего, кроме того, что отцу пришлось пережить далеко не простые времена. Что касалось ответственности перед Соколовым? Здесь мозг не только терялся в догадках, но и отказывался понимать, что подразумевалось под словами «объединяло и продолжает объединять до сих пор».

Николай Владимирович же, представляя насколько сыну не просто внять признанию, вынужден был дать пояснение.

— Для того, чтобы ты смог уловить суть главного, начну с момента, который считаю днём потери одних надежд и обретением других.

В тот день Александр Иванович позвонил рано утром, попросил о встрече, что случалось крайне редко. Обычно звонил заранее, предупреждал о том, что определенного числа будет в Москве, обговаривалось место встречи, время.

И вдруг этот звонок. Я сразу понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Пришлось даже поругаться с главным редактором. Должно было состояться важное совещание, на котором моё присутствие являлось обязательным, но я настоял, чтобы меня отпустили, это и стало причиной раздора.

— И где состоялась встреча?

— В кафе. Когда я приехал, Александр Иванович был уже там. На столе стояла наполовину выпитая бутылка водки, кое-что из закуски, что ни коем образом не вязалось с характером Соколова. Если Александр Иванович употреблял алкоголь, то исключительно только в компании и под хорошую закуску. Здесь же в полупустом баре один на один со стаканом.

Поприветствовав, Соколов попросил присесть. И сразу начал разливать.

Я спросил: «Что случилось?»

В ответ улыбка и слова: «Хочу восполнить упущенное».

Я попытался успокоить. Но Александр Иванович был неудержим. Подняв рюмку, глянул мне в глаза убийственной в плане безысходности улыбкой.

— Давай, — говорит, — без суеты выпьем и закусим.

Выпили, закусили. Снова налили, снова закусили. Проделывали и то, и другое без слов, будто поминали кого-то.

Когда дело дошло до третьей, Александр Иванович, оторвав взгляд от рюмки, спросил:

— Сколько лет мы знакомы?

— Четыре с половиной года, — ответил я.

— Ты всё помнишь, о чём говорили?

— Помню. И забывать не собираюсь.

— Не означает ли это, что данное тобою слово, сделать всё так, как я просил, остаётся в силе?

— Разумеется. Я никогда от данных мною обещаний не отказывался. И уж тем более не собираюсь делать это сейчас. В чём дело? Откуда пугающий тон? Ощущение такое, будто пригласил для того, чтобы проститься.

— Нет, — рассмеялся Соколов.

Смех был сквозь слёзы. Я это почувствовал совершенно отчётливо. Перейти же к другой теме не мог, ситуация была под контролем Александра Ивановича.

Он вдруг начал говорить о том, о чём речь не должна была идти в принципе. Даже сейчас, двадцать пять лет спустя, вижу направленный мимо меня взгляд, дрожащие руки. Особенно запомнилось то, как Соколов произносил слова, будто не говорил, а читал молитву. Передо мной сидел человек, которого я не только не узнавал, но и отказывался понимать.

— И что было дальше?

— Александр Иванович заставил меня сконцентрироваться, причём настолько, что я начал ощущать себя сжатой до отказа пружиной. Состояние это держало в напряжении до последнего произнесённого Соколовым слова.

Замолчав, Богданов — старший задумался. Глядя перед собой, он будто провалился в прошлое.

Вера Ивановна поднесла палец губам, что означало: «Ни о чём не спрашивай, ничего не говори».

Прошло секунд десять, прежде чем Николай Владимирович, придя в себя, глянул сначала на жену, затем на сына. После чего потряс головой, будто хотел сбросить остатки затмения.

И только, когда взгляд стал боле менее ясным, произнёс:

— Он сказал, что придёт время, и мы поймём, насколько Соколов был прав.

Естественно, я не мог не поинтересоваться: «Что такого я должен понять, о чём он не может сказать в открытую?»

Но Александр Иванович будто не слышал. Смотрел мимо и говорил, говорил.

До сих пор помню бледность лица и слова, слова, слова. Те будто лились на голову, окуная то в огонь, то в холод.

Дословно слова звучали так: «Всё, что нас окружает, как и мы сами, есть частица единого, не подвластного воображению временного измерения, в котором всё подчинено изменениям. Меняется вселенная, меняется мир, меняется человек.

Сделав оборот, время, лишив человека возможности пребывать в одном физиологическом состоянии, избирает для него другой мир, параллельный тому, в котором тот пребывал до этого.

Сможет ли когда-либо человечество научится осознавать это, неважно. Главное, что ничто никогда не уходит навсегда. И даже если жизнь когда-нибудь иссякнет, пройдёт отпущенный обновлению интервал времени, и всё начнётся сначала, будет новый отсчёт нового жизненного пространства. Вода, солнце создадут следующую жизнь. Появятся простейшие, которые повлекут за собой рождение более сложных, и так до момента, пока разум, превысив допустимую норму развития, не вступит в войну с природой, положив тем самым начало очередному обратному отсчёту. Причина? Противостояние тому, кто тебя создал.

Стихия безгранична, при этом всесильна. Время от времени напоминает об этом, но человек не слышит. Почувствовав себя всемогущим, тот мечтает заставить природу существовать по придуманным им же правилам, не задумываясь над тем, что всё, что нас окружает, есть такой же живой организм, как и сам человек.

Не поверишь, но мне иногда кажется, что я слышу недовольный крик природы, моментами напоминающий плач, иногда выражающее негодование рычание. Особенно отчётливо это проявляется при возникновении гроз. Не в состоянии обуздать возникшую внутри себя ярость, природа извергает её, придавая гневу своему вид молний, а также сопровождающих их ударов грома.

Ещё Никола Тесла говорил: «Я слышу, как говорит небо, как оно ропщет голосом демона, заставляя содрогаться не только Землю, но и всю вселенную».

И хотя люди сумели найти объяснение практически всему, разум так и не смог продвинуться дальше того, что называются «рамками умственных познаний».

Я как учёный не вправе утверждать о существовании