остаются на ваше усмотрение. Работайте с ними, как посчитаете нужным. Все те, кто выше генерала, а так же министры, обсуждаются со мной. А то меня так на другие дела не хватит, если я буду за каждым бегать и выяснять, чем же тот или иной человек провинился.
Мезинцев снова принялся записывать.
— Кстати, Ваше Величество, неплохо бы нам иметь свой какой-то отличительный знак.
— Да, согласен с вами. Я подумаю над этим, — кивнул я. — Хотя на ум сразу же приходит щит и меч.
— Изящно. А почему щит и меч? — уточнил Мезинцев.
— Да тут все просто. Вас вряд ли будут воспринимать благодушно. Будут считать карающим мечом, вас будут бояться. Это и будет символизировать меч. А вот щит будет напоминать всем, что в первую очередь вы орган, защищающий как страну, так и простых граждан.
Наконец, автомобиль остановился, я вышел на Арсенальную набережную. Погода была солнечная, лёгкий ветерок, дующий со стороны реки, приятно холодил кожу. Я окинул взглядом главное здание тюрьмы. У меня вдруг появилась одна мысль. А ведь Александр до сих пор в медицинском блоке находится. Надеюсь, Ольга Николаевна не обидится, узнав, что я приезжал сюда и не сказал ей. Хотя с чего ей обижаться? К тому же она, если захочет, сама сможет сколько угодно раз посетить это место. Но делает правильный выбор и не приезжает. Всё-таки терпения ей не занимать.
На входе нас встретил незнакомый унтер-офицер. Раньше я его не видел. Однако, когда шли по темным коридорам тюрьмы, я заметил несколько знакомых лиц среди тех, с кем успел повидаться в прошлые мои посещения. Перед выходом из дворца, на всякий случай я изменил личину, чтобы лишний раз не тревожить персонал тюрьмы, да и вопросы лишние ни к чему. Кому какая разница, куда император ездит и зачем. А что автомобиль мой, так не у одного меня есть такой, это во-первых. А во-вторых, здесь вряд ли уже прижилась привычка смотреть на автомобильные номера и определять кому он принадлежит.
Войдя в камеру, я встретился глазами с Дризеном. Бывший генерал потерял свой лоск и выглядел сейчас очень неуверенно. Да уж, уже не такой смелый, как был при нашем прошлом разговоре, подкосила его тюремная жизнь. Надеюсь, местные оперативники не пользуются приёмами моих современников, помещая особенно активных заключённых в камеры с другими буйными зеками, которые способны у кого угодно надломить дух.
Я уселся напротив бывшего генерала и спокойно посмотрел на него. Дризен же скользнул по мне взглядом, затем посмотрел на Мезинцева. Видимо, они были знакомы, но здороваться Василий Николаевич не стал. Вместо этого снова посмотрел на меня.
— Вы, быть может, представитесь? — спросил он.
Я не видел лица Мезинцева, но уверен, он сейчас едва сдерживает хитрую улыбку.
— Меня зовут Пётр Афанасьевич, я следователь, пришёл поговорить с вами и получить кое-какие показания, — произнёс я.
— Ну что же, Пётр Афанасьевич, я уже всё сказал, добавить мне нечего, — произнёс Дризен, а меня в очередной раз остро кольнула его ложь. Он может много чего рассказать, и что-то подсказывает мне, что получить от него информацию будет не так уж и сложно. Надо только надавить в нужном месте.
— Василий Николаевич, я очень надеюсь, что это не так, — произнёс я. — Я наслышан о ситуации, возникшей с императором. И, скажу вам по секрету, я полностью на вашей стороне и полностью вас поддерживаю в этой ситуации. Однако император есть император, и ему, к сожалению, перечить нельзя, что вы и показали своим примером. Опять же, скажу вам по секрету, я не совсем этому рад, но видимо нашему правителю куда важнее отношение к нему его подчинённых и министров, нежели хорошая и верная служба. — я сделал паузу, позволяя словам зависнуть в воздухе и дать собеседнику их осознать. — Однако стоит отметить, я вас поддерживаю не во всём. Видите ли, у меня есть ряд протоколов, подтверждающих, что вы имеете некоторые связи с недружественно настроенными к Российской Империей государствами. А в этом я вас, к сожалению, поддержать не могу.
Дризен безразлично посмотрел на меня. Я ждал что он начнёт оправдываться и спорить, но нет.
— Мне очень хочется вам помочь. Видите ли, когда я вижу перед собой такого большого в прошлом человека, сильного, волевого и полезного для страны, однако сейчас пребывающего в столь незавидном положении, согбенного, подавленного, в арестантской форме, — я оглядел Дризена внимательно, будто оценивая его форму, — признаюсь, моё сердце обливается кровью. Да, должность вам уже не вернуть, однако вы всё ещё можете сохранить свободу и честное имя, а может, даже жизнь.
— Я повторю, мне нечего вам ответить и нечего вам рассказать, — сказал Дризен, однако голос его дрогнул. — Не знаю, что там у вас за агентура и что она раскопала, но больше чем уверен, что это пустые фальсификации.
— Василий Николаевич, я не буду вас долго убеждать или пытаться убедить в чём-то. Моя работа проста — допросить вас и дать шанс. Простите за такую метафоричность, но перед вами сейчас две двери. Одна уже открыта, и вы уверенно к ней движетесь. Однако я могу открыть перед вами и другую дверь, а также помочь в неё войти. Например, если вы расскажете, кому вы служили и с какой целью. Я ведь могу обернуть это всё так, что вы исполняли свою обязанность и согласились работать с вражеским государством, на самом деле намереваясь внедриться к ним и, собрав информацию, сделать отчёт императору. А это уже не совсем преступление, это героический поступок. И кто знает, может император это оценит и вернёт на госслужбу.
Да уж, если бы у Дризена была моя способность, интересно, укололо бы его или нет. Я ведь и сам не знаю, правду ли сейчас говорю. Да и не скажу, что готовился к этой беседе, работал сейчас экспромтом.
Дризен только фыркнул, зарубив на корню все мои попытки казаться добрым полицейским. Отчего-то меня взяла такая досада, что я даже немного разозлился и едва не потерял самообладание. Хотя, видимо, лицо моё изменилось, потому что Дризен осёкся, и его глаза слегка округлились.
Я поглядел ему прямо в глаза, а Дризен побледнел и слегка отстранился. Я вновь почувствовал струну, натянувшуюся между нами.
— Отвечай! Служишь кому? — рыкнул я и сам удивился, как гулко прозвучал мой голос. — Этим японцам желторотым
