же невероятный, сколь и правдивый.
«Здравствуй, Дитнол! Пишет тебе твой товарищ из «ударной», как сейчас называю нашу «пудру», роты, Рийг Каддх. Сейчас сняты многие запреты, не позволявшие нам общаться с внешним миром, и я получил право писать и даже рисовать, благо у нас теперь часто выдаётся свободная минутка. Некоторые из этих рисунков высылаю тебе, поскольку с роднёй я давно разругался, а большая часть моих прежних друзей сейчас неизвестно где, и ты остаёшься, таким образом, единственным, кому я бы хотел написать. Я отошёл от кубического стиля, чтобы ты имел как можно более чёткое впечатление о том, с чем мы недавно столкнулись, и, по-моему, получилось по-настоящему неплохо. Этот новый стиль, делающий акцент на самых важных элементах, отличается экспрессивностью и весьма импонирует мне. Возможно, моя рука утвердится настолько, что я смогу считаться родоначальником этого вновь созданного направления в изобразительном искусстве.
У нас произошли, как ты уже знаешь, большие изменения. Хокни и его приятели отправились в тыл; отныне за нами не следят «дисциплинарные» командиры. Глиндвир, получивший временный патент второго лейтенанта, командует ротой – стиль его совершенно не изменился, если ты понимаешь, о чём я говорю. Скорее наоборот, он получил все возможности для того, чтобы дать полную волю свои низменным наклонностям. Пишу так, ведь сам стал их жертвой, поскольку однажды имел неосторожность опрометчиво высказать своё мнение о портупеях, погонах и нашивках. Они, видишь ли, напомнили мне о кое-каких, отнюдь не невинных, сексуальных играх в «Хозяина» и «Раба», в которых первый является господином и широко использует кнут, в то время как второй носит на шее кожаный ошейник и демонстрирует полнейшую покорность любым прихотям своего повелителя.
С моей стороны не очень обдуманно было заявить вслух о явном сходстве, внешнем и функциональном, кожаных атрибутов этих игр, особенно ошейников, с портупеями.
Глиндвир принудил меня, пропустив ремни для подсумков через паховую область, бегать по траншее. Унижение, испытываемое при этом, усугублялось тем, что как раз ударили крепкие морозы, а ремни эти, одетые крест-накрест, стали единственной одеждой на моём обнажённом теле. К несчастью, мне оставили ботинки, а то бы я непременно подхватил простуду, а то и пневмонию, и, возможно, пропустил бы пару месяцев этой отвратительнейшей из вечеринок, именуемой войной. Процедура не обошлась и без других издевательств, содержание которых я не хочу доверять бумаге…
Бои продолжаются постоянно – они идут на земле, в воздухе, а теперь ещё и под землёй, о чём я особо тебе расскажу ниже. Однажды, пытаясь воспитать во мне воинственный дух, как он выразился, Глиндвир приковал меня на ночь к пулемёту. Мучимый холодом и страхом – как перед противником, так и перед ещё более суровым наказанием, – я был вынужден поддерживать в себе бодрость, периодически выпуская очереди трассирующих пуль в сторону противника. Представляешь, я даже нашёл в этом занятии некоторое удовлетворение!
Полагаю, что все эти события как-то связаны со скукой и бездельем, от которого изнывают «храбрецы» вроде Глиндвира. На нашем участке фронта выдался непродолжительный период затишья, однако потери весьма высоки, по крайней мере, в нашей роте. Из шести взводов осталось только три, да и те укомплектованы едва ли наполовину.
Мы получаем новое оружие. Автоматические винтовки Брюнна и ручные пулемёты системы Стека с ленточным питанием заменят устаревшие пулемёты ап Манчина с барабанными магазинами. Военные – то есть кадровики – очень радуются этим новшествам – говорят, что значительно возрастут: огневая мощь войск, тактическая гибкость, возможность манёвра огнём. Я киваю с умным видом, потому что я тоже фронтовик, хоть и не понимаю ни единого слова из этой белиберды. Нам, однако, выдали три ручных пулемёта Стека, в которые нужно заправлять специальные металлические ленты с гнёздами, в которые вставляются патроны. Затвор, движимый отдачей выстрела, протягивает ленту на ещё одну ячейку, и патрон входит в патронник, где по нему лупит подпружиненный боёк. До чего чудесная игрушка, правда? Не знаю, чем именно «стеки» лучше пулемётов ап Манчина, но все наши ребята просто в восторге – скорострельность у них просто феноменальная. Хотя я не знаю, где взять столько патронов, чтобы прокормить эти ненасытные чудовища…
Винтовки Брюнна, которые выдали из расчёта одна на отделение, тоже весьма хороши, хотя это слово следовало бы писать в кавычках – при стрельбе очередями отдача настолько сильная, что человека послабее может запросто сбить с ног. Считалось, что винтовку Брюнна дадут самому физически сильному солдату, который при необходимости сможет оказать существенное воздействие на противника, прикрывая остальных бойцов своего отделения, но Глиндвир и его приятели присвоили это оружие себе; они хотят стать кем-то вроде военных полицейских и удерживать нас в узде под страхом автоматического огня.
Интересно, что движущиеся части «стеков» и «брюннов» украшены письменами фоморов, как и новые пули – говорят, при стрельбе возникают комбинации рун, которые вроде как осуществляют какие-то магические действия. Не знаю, по-моему, это глупо – прикрываться от противника какими-то надписями, тем более, на его же языке, но едва ли меня захотят слушать. Знаешь, война вообще глупое дело.
Теперь пришло время рассказать тебе об изменениях в вооружении и тактике противника, так как желание поделиться хоть с кем-нибудь этими, вызывающими непреходящий страх, событиями, участником которых я стал, и послужило главной причиной, по которой я решил написать тебе. Мне трудно удержать в себе столь ужасную тайну; пережитое вынуждает меня то и дело содрогаться и напряжённо, до болей в голове, прислушиваться к происходящему вокруг.
Я страшусь того, что могу вновь услышать этот звук. Мне трудно сказать, когда я услышал его впервые; вполне вероятно, он раздавался где-то у самого порога слышимости уже достаточно долгое время, однако мы не воспринимали его, поскольку давно наполовину оглохли от грохота то и дело рвущихся повсюду снарядов. И всё-таки шум этот, назойливый и зловещий – он давно втайне подтачивал наши душевные силы, исходя от тех, что не дремлют, от наших древних врагов.
Первым, кто смог вычленить некие новые, непривычные звуки в той адской какофонии, что ни на миг не умолкает вокруг, стал твой преданный друг Рийг Каддх. Вероятно, сказалось моё тренированное восприятие художника, живо воспринимающее окружающую обстановку, а может, просто вся эта история с ремнями для подсумков сказалась на моих, и без того утомлённых воинской службой, нервах. Не знаю наверняка, но слух мой обострился настолько, что я порой отчётливо слышал приглушенные разговоры, которые велись полушёпотом в дуодуазе70 шагов и более.
Со временем мне
