Кикину, лейб-медик встал скалой на нашем пути. Никаких посещений! Но увидев важного турецкого гостя, да ещё коллегу, нехотя разрешил. Какого же было удивление всех присутствующих, когда благородный османец в богатой одежде, грохнулся на колени перед койкой Кикина, облобызал его руку и разрыдался крокодильими слезами. Капитан Кикин сначала смутился, пытаясь вырвать руку, потом был весьма удивлён. В конце засмеялся:
– Кондратий? Ты, что ль? Черт рыжебородый!
– Ради всех святых, простите меня, – рыдал Мехмед-Кондрашка. – Возьмите меня обратно в Россию. Домой хочу. Русский я.
– Странное это дело, – тихо сказал нам немец лейб-медик. – Любой европеец готов ради денег поменять родину и умереть за чужую страну. Русского сколько не корми – все в Россию хочет.
– И почему так происходит, как, по-вашему? – спросил я.
– Не знаю, – пожал он плечами. – Вот, я приехал из Баварии лет десять назад – и не хочу обратно. Русская земля – тёплая, живая. Хоть и с морозами…. Зато морозы какие!
* * *
Из гавани прибыли парламентарии. Попросили выпустить три торговых корабля под флагом Австрии. Ушаков дал разрешение, но послал на судна инспекторов. На одном из кораблей были обнаружены два подозрительно холеных матроса. Их тут же ссадили на шлюпку и привезли к адмиралу. Подозрительными матросами оказались: консул Гис и корпусной хирург Пуатье.
Ушаков пришёл в гнев.
– Да как вы посмели сбежать? – набросился он на лекаря. – Вы, один из лучших военных хирургов Европы – и бросаете свой пост.
– А что я могу сделать? – лепетал в свою защиту месье Пуатье. – Лекарства закончились. Перевязочных материалов нет. Раны промываю кипятком, прижигаю раскалённым маслом, как в незапамятные времена.
– Почему генерал Шабо не попросит перенести больных и раненых в Гуино? Мы соорудили госпиталь. У нас тоже мало лекарств, но они есть.
– Генерал Шабо – упрямый осел, – взорвался месье Пуатье. – Что ему смерть солдат? Он жаждет славы, а на расходы ему наплевать.
– Какие расходы? – не понял Ушаков.
– Он все приравнивает к расходам: казну, порох, ядра, людей…, – пояснил хирург.
Оставайтесь у нас, – потребовал Ушаков. – В госпитале полно и наших матросов, и пленных солдат, нуждающихся в вашей помощи.
– Подчиняюсь, – вздохнул месье Пуатье. – Это мой долг, помогать страждущим.
* * *
Ушаков диктовал очередной доклад императору:
«Всемилостивейший государь, если бы я имел с собою один только полк российского сухопутного войска для десанта, непременно надеялся бы я Корфу взять совокупно вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому не употреблять, жители будут служить нам по всей возможности и всеми силами, обстоятельства только мои не допускают увериться, могу ли без десантных войск с людьми одними, в эскадре нашей имеющимися, её взять, тем паче провиант на эскадре почти весь в расходе, остаётся на малое количество только дней, дров также почти нет, от Кадыр-бея посланы суда в Морею за провиантом и за дровами, которой мы ожидаем, но таковое доставление провианта будет весьма медлительно и не может составить количества столько, чтобы путь наш был далеко от Корфу. Министр вашего императорского величества, в Константинополе находящийся, писал ко мне и установил, как должно будет провиант заготовлять и доставлять ко мне, но это будет для будущего времени, за всем тем, блокируя Корфу, стараться буду надзирать, чтобы французы в здешнем крае нигде десант не высадили, действия наши буду располагать по известиям, какие от стороны Анконы и из других мест получать буду. Всеподданнейше осмеливаюсь просить вашего императорского величества при столь важных и многотрудных делах, какие случаются по всем сим обстоятельствам, не имею я хороших с достаточными сведениями письмоводцев, историографа, также нет живописца, которые могли бы все то описывать и делать, что по уставу вашего императорского величества полагается, дела же многие, какие случаются, весьма нужно бы вести исторически подробнее, нежели я, будучи занят множеством разных дел, то исправлять могу, и, необходимо надобны к сему отлично способные люди, о которых всеподданнейше прошу, есть ли возможно откудова, надлежит всемилостивейше повелеть ко мне доставить. Потому можно бы иметь лучших переводчиков иностранных языков, при мне хотя и есть офицеры, знающие иностранные языки, но в письма и в переводе недостаточны, сколько бы желалось и надобно, В острове Корфу, по осведомлениям моим, состоят в крепостях и на острове Видо французского гарнизона с присовокуплением к ним разных людей до 3-х тысяч человек, на кораблях, под крепостью находящихся, на французском корабле 84-пушечном при весьма отличной сильной своей артиллерии экипажу людей считая до осьми сот человек, на взятом от англичан в плен 60-пушечном считают не полной комплект, на одном фрегате, на двух бомбардирских и на нескольких ещё судах, сказывают, людей недостаточно, а сколько числом, ещё неизвестно. Я сего числа с эскадрою подхожу в близость к крепости к острову Видо, намерен его атаковать и стараться десантом соединённых эскадр овладеть, а после действовать по обстоятельствам, что как способнее окажется»
* * *
Взятие острова Видо было назначено на восемнадцатое февраля. Ночью половина команды спала, половина готовилась к атаке. В полночь они менялись. Неожиданно к Ушакову на «Святой Павел» явился Кадыр-бей и объявил, что отряды Али-паши отказываются учувствовать в завтрашнем штурме. Заставить он их не в силах. Сам янинский правитель недолго побыл на эскадре. Уже через пару дней после прибытия отплыл обратно в Бутрино.
– Да что же это за дисциплина в грозном турецком войске? – возмутился адмирал. – Хочу – воюю, не хочу – не воюю. Вот потому-то и разваливается ваша Великая Османская Империя.
– Я ничего не могу сделать, – развёл руками Кадыр-бей.
Так пригрози им, – предложил Ушаков.
– Если я начну им угрожать, – криво усмехнулся турецкий адмирал, – албанцы разбегутся, оставив своих командиров.
Ушаков приказал снарядить баркас, и сам, лично отправился к албанцам. Баркас пристал у пологого берега, где стояли шатры арнаутов. Ушаков, без того высокий, встал на перевёрнутую вверх дном бочку. Вокруг начала нарастать толпа. Выражение лиц у арнаутов было недоброе. По всему видно, в лагере царило уныние и возмущение, близкое к бунту. Вперёд протиснулись командиры. Матросы с ружьями окружили Ушакова. Я, на всякий случай, взвёл курки у пистолетов.
– Почему не подчиняетесь? – проревел гневно Ушаков. – Султан для вас – никто?
– Султан нам не платит, – последовал жёсткий ответ. – Какая у нас будет добыча? С чем мы вернёмся домой?
– Вы только о добыче и думаете.
– Мы – воины, и тем зарабатываем свой хлеб. О чем нам ещё думать? Если погибнем на этом проклятом острове, что достанется нашим семьям?
– Но как же ваша клятва
