завязшего в кустах. Рядом была и сторожка, больше напоминающая контрольно-пропускной пункт воинской части.
Лизе забор не понравился, но Андрей объяснил, что таков настоящий армейский стиль. Это же эстетика в погонах, дачи тут давали сразу после войны и тем, кто воевал в этих местах. Участки были огромные, как футбольные поля, и, наверное, начальство думало, что генералы будут на этих полях сажать огурцы и не проявлять ненужной самостоятельности.
Но теперь из-за забора выглядывали огромные мрачные коттеджи, явно недавней постройки.
Лиза и Андрей показали паспорта (охранник нашел их в списке) и прошли через турникет на территорию. Поселок был так же мрачен и неприветлив, как и его оборонительный периметр. Внутренние заборы, хоть и были размером меньше внешнего, не давали никакой возможности подсмотреть за жизнью хозяев. Лиза обнаружила, что проезд, по которому они движутся, называется скромно Главный проспект, но чем дальше от входа, тем чаще им стали попадаться старинные покосившиеся дома с огромным количеством пристроек, деревянной резьбой под крышей и потерявшими цвет наличниками. Они стояли среди коттеджей, будто старики, незваными гостями приехавшие на праздник разбогатевших детей.
Наконец путешественники приблизились к аккуратному деревянному забору, за которым виднелся крепкий дом — явно из первых, что были поставлены в этом поселке. Однако тут не было никаких признаков дряхлости и разорения.
Андрей надавил на кнопку звонка, и где-то в глубине сада ему отозвался дребезг, похожий на голос старинного телефона. Но калитка отворилась тут же, будто открывший ее сидел прямо за кустами.
Лиза всмотрелась в выглянувшего старика: вот он какой, этот столетний предок Лубоцкого, однако Андрей опередил ее:
— Здравствуйте, Никита Васильевич.
Это явно был не генерал. Они долго шли через парад кустов и аккуратных елок, выстроившихся вдоль дорожки, и ступили на веранду, пустую и залитую светом.
Старик-адъютант провел их дальше, и вскоре все очутились в большой комнате, наполненной массой вещей. На огромном столе лежали книги и карты, стоял компьютер (не самой древней модели, отметила про себя Лиза) и еще какая-то непонятная техника в зеленых корпусах. В потолок уходили высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах. В углу торчал еще один высокий стол, на котором лежала открытая тетрадь в старинном клеенчатом переплете.
И тут она наконец увидела хозяина.
Высокий высохший старик, куда старше своего помощника, сидел в коляске у стены.
— Здравствуй, Андрюша. — Голос старого генерала был негромок, но четок.
— Здравствуйте, Николай Андреевич.
Все, и хозяин, и Лиза, и даже адъютант, почувствовали, что Андрею неловко называть его прадедом.
— Это — Николай Андреевич… Это — Лиза Дейнен…
— Барышня, как вас по отчеству? — спросил старик.
— Сергеевна.
Хозяин повернулся к Андрею.
— Запомни, Андрюша: тебе кажется, что отчества ни к чему, но это вещь важная, отнесенная к памяти предков.
Адъютант без всякой суеты накрывал на стол.
— Все разговоры потом, сейчас принятие пищи.
Лиза не удержалась и фыркнула, услышав эту странную казенную фразу. Старик вдруг подмигнул ей, правда, медленно, как может подмигнуть, наверное, черепаха.
Они сели за стол. Где-то рядом в соседней комнате работал телевизор. Был включен очень странный канал: там хор мальчиков бесконечно исполнял длинную заунывную песню о том, что Родина слышит и все знает.
С удивлением Лиза увидела, что генерал перед едой выпил рюмку, и сама отпила из бокала. Тут же заломило зубы, потому что в бокале обнаружилась чистая, но удивительно холодная вода. Старик клюнул головой, будто птица, и вилкой в тонкой руке (все, что высовывалось из рукава мундира, было, как гречневой кашей, обсыпано пятнышками родинок) ткнул во что-то малосъедобное на своей тарелке. Перед молодыми людьми, впрочем, лежала еда вполне ресторанного качества.
— Я привез фотографии. — Андрей выложил альбом на стол.
— Никита Васильевич, прибери, потом посмотрю.
Адъютант неслышно подошел сзади, и альбом растворился в воздухе.
— Елизавета Сергеевна, — тихо сказал хозяин. — А позвольте спросить, фамилия ваша из каких краев происходит? Что-то мне в ней чувствуется скандинавское.
— Так и есть: предки еще в девятнадцатом веке приехали в Россию.
Она замолчала, но понимала, что пауза требует продолжения.
— Накануне войны восемьсот двенадцатого года. Моего прапрадеда выписали воздушные шары делать.
Хозяин поднял голову чуть быстрее, чем она ожидала.
— Позвольте, так это ж Готфрид фон Карлсон, его вы имеете в виду?
— Именно так. Он строил летающую лодку под Москвой, чтобы бомбить наступающего Наполеона, но ничего не вышло.
— А как вы думаете, Елизавета Сергеевна, полетела бы такая лодка? Не было ли тут какого…
— Жульничества, вы хотели сказать? — Лиза вдруг разозлилась. — Думаю, что было. Ничего бы не полетело никуда. Не тот был уровень техники, но уж какой у меня предок есть, такой есть. Другого вам предложить не могу.
Старик внезапно прикрыл глаза, а открыв их через мгновение, крикнул:
— Слышал, Андрюша! А? Каково! Ты держись ее, она своего предка не сдала, а сидит и дуется на меня, как мышь на крупу. Этого жулика фон Карлсона, на котором пробы негде ставить, — и не сдала. Вы уж не обижайтесь, Елизавета Сергеевна, я помню эту историю. Но куда важнее, что ее помните вы. И откуда-то знаете, что своих нельзя сдавать ни при каких обстоятельствах. Даже если вам сверху прикажут, даже если друзья будут говорить, что так для дела нужно. Другая б мне тут врать начала… А впрочем, бог с этим со всем. Ты, Андрюша, повернись напра-налево, давно тебя не видел. (Лубоцкий-младший заерзал на стуле.) Тебе идет эта прическа, хоть я, конечно, это не одобряю. Вы ешьте, ешьте. Я ведь что-то слышал о ваших делах краем уха. Внучка с кем-то делилась по телефону. Значит, это соответствует?
— Соответствует, — выдохнул Андрей. — Наверное.
— Вы — вместе?
— Да, вместе.
— Ну, тогда позволю спросить: а не кажется ли вам, ребята, что пора взрослеть? По-моему, процесс этот у вас несколько затянулся. Дела вокруг тревожные — я ведь не об этих переездах, а в мировом масштабе. Впереди институт, образование, а у вас в голове всякая чертовщина. Ты, Андрюша, способный человек, будет жаль… Кстати, можете остаться здесь, места хватит.
— Нет-нет. И вам ли не знать, что нашу молодежь не пугают трудности, — мрачно ответил Андрей.
— Елизавета Сергеевна, а вы так же разговариваете со своими предками?
— Нет, не так.
— Сколько вам лет?
— Почти шестнадцать.
— Кем собираетесь стать в двадцать три?
— Не знаю. Может, буду писать что-то.
— Вы, Елизавета Сергеевна, мне нравитесь. Вы слушаете и не острите. Андрюша любит острить, а я не верю в тех, кто слишком много острит в юности. Я с давнего времени потерял с дочерью
