предки, великий царь: твоими были персидские шахи, моими – свободные латинские землевладельцы. Но нас вырастила одна мать – Эллада, и мы одинаково почитаем ее. – Он показал на Эодана. – Вот он сидит, враг, который разместил бы лошадей в Парфеноне и разжигал костер стихами Гомера. Я охочусь не на одного варвара, о, защитник греков. Это само варварство.
Снова наступила тишина. Митрадат осушил еще одну чашу. Эодан напрягся, не зная, чего ожидать. Царь посмотрел на него.
– Что скажешь на это? – спросил он.
Эодан подумал: я могу играть на его чести, как Флавий на его гордости. Думаю, он позволит мне оставаться в Пунте до конца жизни, если я покажу ему один-два шрама, полученные на службе у него. Но я кимвр.
Он тяжело сказал на своем ломаном греческом:
– Я прошу всего лишь прав человека, мой повелитель.
– Варвар не человек! – рявкнул Флавий.
Митрадат повернулся, опираясь на локоть, так что посмотрел на Фрину.
– Что ж, – сказал он, – у нас тут чистокровная эллинка. Что думает она?
– Греческая рабыня! – воскликнул Флавий. – Царь шутит. Он знает: раб еще меньше человек, чем варвар.
Фрирна села и бросила ему:
– Ты сам был рабом после Аравсиона. И тебе понадобилась вся римская армия, чтобы взять его. Нам нужны предки из Аида? Где были твои предки, когда мы воевали у Саламина? [Битва при Саламине – морское сражение между греческим и персидским флотами в 480 году до н. э. – Прим. пер.]
Митрадат нахмурился.
– Мои предки были в персидском флоте, – сказал он.
– Но сейчас тебя называют защитником Греции, – быстро произнесла Фрина. Он улыбнулся. – Великий царь, кто более достоин твоей милости: человек, который освободил хотя бы одного грека, или человек, чей народ опустошил Коринф? [В 146 году до н. э. римляне захватили город Коринф, перебили всех мужчин, женщин и детей продали в рабство, а город сожгли. – Прим. пер.]
– Мне казалось, ты воюешь со всеми богами, Эодан, – сказал Митрадат. – Но по крайней мере один из них на твоей стороне, раз послал такую прекрасную защитницу.
Он лег, как лев, и повернул голову с гривой в сторону Флавия.
– Эти люди мои гости, – сказал он. – Никто не смеет причинять им вред. Царь сказал.
Сердце Эодана подскочило, а Флавий согнул напряженную шею.
– Я слышу и повинуюсь, твое величество, – сказал он.
– Что ж, – серьезно сказал Митрадат, – оставайся ненадолго с нами. Возвращайся с нами в Синоп. Я о многом хочу тебя расспросить, и ты вернешься домой не с пустыми руками. Теперь все наполните чаши и выпейте со мной!
Фрина несколько мгновений смотрела на Эодана. Потом закрыла лицо руками.
– Но в чем дело? – спросил царь. – Ты выиграла свое дело, девушка.
– Прости меня, царь. Поэтому я и плачу.
– Выпей из моей чаши. Эти глаза слишком прекрасны, чтобы покраснеть.
Она дрожа приняла чашу. Тьёрр дернул Эодана за рукав.
– Кажется, мы избежали этой западни, – сказал он. – Теперь нужно придумать другую для Флавия.
Эодан посмотрел на римлянина. Тот дрожал от гнева, но в то же время умудрялся вежливо разговаривать с понтийским офицером.
– Хм… Надеюсь, царь разрешит мне последовать за ним, когда он уедет. Нет, это было бы открытым объявлением войны. Наверно, придется ждать настоящей войны с Римом. – Он стиснул кулак на подушке. – Хоть бы было не так!
– Осторожней с такими желаниями, – предупредил Тьёрр. – Они часто исполняются, причем так, как мы, смертные, не ожидаем.
Эодан пил, словно это единственное средство смирить ненависть и боль в себе. Он видел, что Флавий делает то же самое. Митрадат разговаривал с Фриной; никто не смел прерывать его. Эодан походил по залу, поиграл с одним человеком в пачиси [Пачиси – азартная игра, в которой вместо костей используют раковины-каури. – Прим. пер.] – он сегодня играл плохо – и поговорил о тактике кавалерии с другим. Шло время.
Наконец, когда все вокруг замолчали, он услышал голос Митрадата:
– Идем со мной.
Он встал. Фрина тоже встала. Она подняла руки, и под тонкой вуалью на ее лице был ужас.
– О чем говорит твое величество? – спросила она почти в отчаянии.
Митрадат откинул голову и громко расхохотался.
– Неужели ты настолько девственница? – кричал он. – Таких ради новизны выращивают только в Азии.
Она опустилась на колени, так что его корпус возвышался над ней, а она была лишь маленькой грудой ярких тканей у его ног.
– Великий царь, я недостойна, – запинаясь, выговорила она.
– Что это за черепа и кости? – спросил Тьёрр на ухо у Эодана. – Удача нашла ее, а она не хочет ее принять!
Кимвр окинул взглядом зал. Большинство придворных были слишком пьяны, чтобы наблюдать за этой сценой; и несколько смотрело с подхалимским интересом. Флавий, улыбаясь, стоял у столба.
Поистине, возникла в темноте в голове Эодана мысль, какой-то бог осчастливил Фрину. Царская наложница богата и почитаема; стать женой царя практически невозможно, а Митрадат, как говорили, способен удовлетворить весь свой гарем. Кимвр шагнул вперед, чувствуя холодок на коже. Он осознал, что ищет рукоять меча, но меча не было.
Фрина, прижимаясь к ногам царя, посмотрела в сторону. Она встретилась взглядом с Эоданом: в ее глазах было отчаяние. Он пошел к ней, почти не сознавая, что делает. Фрина покачала головой, и он резко остановился. О, кимврский Бык, какая Сила использует его сегодня?
– Ты показала, что достойна, – нетерпеливо ответил Митрадат. – Встань и иди со мной.
Вероятно, только Эодан видел, как напряглись ее губы. Она опустила голову к полу.
– Господин, прости свою рабыню. Луна запрещает мне.
– Вот как. – Митрадат сделал шаг назад, на его лице появилось выражение беспокойства. – Надо было сказать мне об этом раньше.
– Я была слишком ошеломлена, мой господин, – ответила она. Видно было, что к ней вернулись сообразительность и решимость. Эодан с холодком подумал, каково ей пришлось.
– Что ж… встань. – Митрадат протянул ей руку и поднял ее так легко, словно она ничего не весит. Она, дрожа, стояла перед ним. – Через неделю тебя в моей палатке будет ждать множество царских одеяний, – сказал он. – А до того у тебя будет своя палатки и слуги. Ты поедешь в носилках тетрарха.[Тетрарх – этот термин в древности употреблялся в разных значениях. В данном случае, по-видимому, – командир отряда всадников или глава провинции. – Прим. пер.]
– Великий царь, – прошептала она; если бы Эодан не был поблизости, он не услышал бы, – если твоя служанка в чем-то не угодит тебе… если в чем-то прогневает господина… он не сочтет это виной ее друзей? Они ничего обо мне не знают, кроме того, что я в Синопе ждала
