Книга Колокольные дворяне - Светлана Владимировна Храмова

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68

И закончил, для самого себя неожиданно: пропето отцом Алексием в семнадцатый день месяца июля тысяча девятьсот восемнадцатого года от рождества Христова.

Аминь.

Место под белой березой, где сокровища спрятаны, священник запомнил крепко, все знаки нужные закрепил, и отметки сделал, птицам небесным разве что понятные. Шел домой, опираясь на длинную отполированную ладонями рукоять лопаты, не надеясь вернуться засветло. Потому и канон нарушил, наказал: пусть вечерняя будет без него! Грех… но где сейчас правила соблюдают и кто? Все с ног на голову перевернуто. Пусть поют, отмолю. Отдали на сохранение… сохранил. Или схоронил, кто знает?

Вечерняя служба уже к середине шла, дьякон Преображенской церкви работает исправно. Прихожане у меня хорошие, не ропщут попусту. Отец Алексий в подсобной своей комнатке руки от черной земли отмыл, переоделся в одеяние, соответствующее статусу богослужения, вышел к алтарю и спиной к немногочисленной пастве повернулся. Серьезен, бил поклоны, крестом себя осеняя, а губы продолжали шептать:

«Многая лета Государю Императору Российскому Николаю Александровичу и Государыне Императрице Российской Александре Феодоровне, и…».

Служба вскоре закончилась, двое или трое верующих обратились к нему за советом, он каждому ответил обстоятельно, мыслями мечтая поскорее домой вернуться. При церкви дом его деревянный, там можно наконец передохнуть.

Только переодеться и смог, чай торопливый выпил, Лизаньку поцеловал, доченьку единственную. И собачку ее, черного крупноголового Тимошу, по загривку потрепал.

А после упал в постель, как подкошенный, благо с Лидией Ивановной они особо разговоров не вели, та молчит всегда и головой кивает меленько.

Среди ночи разбудил его шум – за стеною жалобно, безутешно плачет Лиза. Надсадно скулит собачонка, пока еще щенок. Что это у них там стряслось?

Отец Алексий в комнату вошел, одеяло поправил, крестом ее осенял, молился, потом словами успокаивал. Но Лиза неугомонна.

«Царевича убили, папенька! Их всех убили – Царя, Царицу, Цесаревича и девочек, папенька! В них Сатана стрелял из тысячи стволов, и снег летал по комнате, и крики такие стояли, мне сон был! Алексей не жив больше, папенька! Мы с ним никогда, никогда не повидаемся! Папенька, он не жив!» – Алексей Павлович обнял девочку за плечи, присев на кровати рядышком, концом простыни ей нос вытер, а ручьи слез все текли и текли.

Собака уже не скулила, а ревела ужасным рыком, будто выросла за эту ночь и теперь не щенок. Здоровенный какой сенбернарище мне купцом Федотовым подарен! – машинально подумал отец Алексий и прошел в кухню. Водички попить.

Шум не стихал. Лиза по-прежнему всхлипывала. Он взглянул на перекидной церковный календарь, июль на дворе, какой может быть снег! – и оборвал листок.

17 июля 1918 года.

Через неделю слухи о злодеянии в подвале дома Ипатьева стали обрастать подробностями. По той страшной комнате и правда летали комья белых перьев из простреленных навылет подушек, что прижимала к себе комнатная девушка Анна Демидова, убитая вместе с Царской Семьей. Именно эти перья, видимо, и показались снежными хлопьями дочери священника Лизе, рассказавшей отцу о кошмарном сне.

Потом зачастили с обысками. На что отец Васильев реагировал равнодушно, просил активистов не пугать детей, никаких драгоценностей ему от бывшего Царя не передавали.

«Русский Вестник», 18. 01. 2013:

«Осведомившись о том, – продолжал свои показания Н. Я. Седов в Екатеринбурге, – что я намерен отправиться в Тобольск, Б. Н. Соловьев объяснил мне, что в Тобольске принимает деятельное участие в заботах о Царской Семье местный священник о. Алексей Васильев […] В апреле сего [1918] года, на шестой неделе Великого Поста, я отправился в Тобольск. […] По прибытии в Тобольск я пошел к о. Алексею Васильеву […] На следующий день я уехал в Тюмень […]».

«По наводке Н. Я. Седова (см. цитировавшийся нами его допрос от 9 ноября) был совершен тщательный обыск у священника Алексия Васильева».

«Вчера, 24 декабря [1918 г.], – доносил прокурору Омской судебной палаты прокурор Тобольского окружного суда, – был допрошен священник о. Алексей Васильев, заявивший, что никогда никаких денег, оружия или документов б. Царской Семьи у него не было и нет, что с Седовым он виделся, но об этом ему ничего не говорил и никогда никакого палаша не показывал. После этого весь день судебным следователем, в моем и товарища прокурора Волотовского присутствии, производился самый тщательный обыск в квартире священника о. Алексея Васильева, в подполье, на чердаке, за зеркалами и картинами, в мягкой мебели, в перегородках комнат […], за обоями, в печах и на печах, в сундуках и во всех решительно открытых и скрытых помещениях, но обыск не дал никаких результатов. После этого, в присутствии о. Алексея Васильева и командированного епархиальным епископом депутата от духовенства, был произведен тщательный обыск и в Благовещенской церкви и ее алтарях, где настоятелем состоит о. Васильев, причем им самим и депутатом духовенства протоиереем Ременниковым были приподняты и открыты все шкафы и комоды, киоты икон, предъявлены жертвенники и приподняты облачения на престолах. Нигде в церкви никаких посторонних вещей или документов обнаружено не было. […]…В то же время был произведен обыск у живущего близ Ивановского монастыря, в 8 верстах от города Тобольска, бывшего Царского служителя А.П. Кирпичникова, точно так же не давший никаких результатов».

«…Именно это незнание места сокрытия ценностей было общим местом практически всех допросов». (Сергей Фомин, Боткины: Свет и тени, часть 4-я, «Русский Вестник», 18.01. 2013.)

* * *

Через несколько дней в пустующем, как обычно, читальном зале публичной библиотеки Михаил продолжал начатый разговор, он будто нашел наконец собеседника и отстаивал свою правоту с горячностью, хотя никаких возражений у меня не было.

– Мы ведь занимались исследованиями судеб тобольских жителей, застрявших поневоле во время смуты – да, просто началось Смутное время, Иван Грозный опричниной карал, а большевики просто разбоем занимались, а как спастись от разбоя? Выход один – затаиться, спрятаться, притвориться камнем – как ящерица на камне сливается с серовато-коричневой поверхностью. Выживание как наиглавнейший инстинкт. Основной.

Тема пространственных перемещений волновала его не на шутку. А я все не знала, как задать главный вопрос, который после бесед с Петром Поспеловым постоянно меня тревожил. «У нее был опыт мистического общения», – сказал тот о богомольной старушке, матушке Евпраксии. Сказал, как о чем-то само собой разумеющемся… Она общалась со святителем Иоанном, и это не казалось удивительным. Здесь так принято, напрямую мистически общаться?

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68