Август в этом году сошёл с ума, и я, кажется, тоже...
— Не… — отвечает Федя, подтягиваясь на руках и усаживаясь на бортик восьмиметрового бассейна с подсвеченной голубой водой. — Яхта есть моторная.
Подавившись колой, стучу себе по груди и кашляю.
Яхта?
Чёрт возьми, это офигительно на него похоже!
Пожираю глазами косые мышцы его пресса и всё то, что у него между ног, а потом его упругий зад и ямочки на спине, когда шествует голышом мимо меня.
— Хочешь покататься? — ловит мой взгляд, беря с соседнего шезлонга белое полотенце и протирая лицо, а потом обматывает им свои бёдра.
Усевшись на мой шезлонг, забирает из моих рук колу.
— Эй, это моя! — возмущаюсь, пихнув его в бок ногой.
— Ага. — Делает глоток, ловя меня за лодыжку. — Теперь моя.
— Ты что, в детстве слабых прессовал? — смеюсь, забрасывая за голову руки и мурча оттого, как его пальцы поглаживают мою кожу.
— Не помню, — смотрит на меня с полуулыкой.
— Какой ты был в детстве? — Мне о нём всё-всё интересно узнать, хотя он всё равно не любитель молоть языком, зато его язык отлично справляется с другим. — Я вот вечно вляпывалась. То меня машина сбила, и я руку сломала, то с велосипеда в бурьян крапивы укатилась. Щипало потом даже в носу!
— Примерно так же…
— Ясно… — вздыхаю, понимая, что рассказов о детстве от него не дождёшься. Может, потом. — У тебя был секс в бассейне?
— В этом?
— Да, в этом, Федь… — пытаюсь вырвать свою ногу из рук этого дурака. — У тебя, я смотрю, была богатая сексуальная жизнь… а у меня ты второй!
В его глазах загораются какие-то дьявольские огни. Но я вдруг представляю его в этом бассейне с блондинкой Риммой, и меня опять подбрасывает. Пихаю его пяткой в бедро.
Ставит на пол стакан и, дёрнув меня вверх, поднимает на ноги, а потом укладывается на моё место и разводит руки.
Гордо вскинув подбородок, раздумываю целых пять секунд, а потом усаживаюсь на него верхом. Шезлонг жалобно скрипит, и Федя упирается ногой в пол, чтобы снять с него двойную нагрузку. Пробравшись под халат, сжимает ладонями мои бёдра и, сдёрнув его с моих плеч, кусает ключицу. Захватывает ртом сосок, который маячит перед его лицом...
— М-м-м-м… — Пихаю его плечи обиженно. — Руки…
— Ни хера себе… — раздаётся чужой заспанный голос справа от нас.
Взвизгиваю, прижимая локти к груди.
Федя подскакивает, обхватив меня руками.
Из-за его плеча вижу в дверном проёме высокого худого парня с собранными в короткий хвост тёмными волосами. На нём мятые шорты, растянутая футболка и выражение восторга на красивом лице. Очень красивом лице.
— Зачётная… единица... — сверкает белыми зубами, показывает два пальца вверх и подмигивает мне!
— Кир, блть, свали отсюда! — орёт Федя, оборачиваясь через плечо.
Усмехнувшись и поигрывая бровями, парень пятится и исчезает за дверью.
— Это твой брат? — спрашиваю шокированно, натягивая на плечи халат.
Они совершенно непохожи. В том смысле, что его брат настоящий красавчик!
— Да, — отвечает Федя, снимая меня с себя. — Понравился?
— Вы непохожи...
— Он в мать пошёл, я — в отца, — говорит, упрямо глядя в мои глаза.
Задрав голову, бегаю ими по его лицу.
Он что, ревнует меня к своему брату? Браво, Немцев!
— Понимаешь, в чём дело, Феденька… — говорю очень мягко, будто разговариваю с умственно отсталым идиотом. — Я люблю, когда из парня слова не вытянешь. И когда, ну знаешь, он вечно хмурый, как урюк…
— По описанию какой-то дебил форменный. — Упирает он руки в бока, нависая надо мной.
— Иногда так и есть, но любовь, как говорится, зла, полюбишь и… Ай! — взвизгиваю, отскакивая, потому что этот урюк отвесил мне шлепок по заднице.
Три часа спустя я достаю из духовки запечённую форель и перемешиваю салат с козьим сыром и орешками.
— Пахнет едой… — замечает Кирилл, прислонившись бедром к столешнице и сложив на груди руки.
— И её даже можно есть… — бормочу, посматривая на часы.
Уже почти семь вечера...
— Это божественно… — Запихивает в рот кусок рыбы парень, хватая её прямо с противня, который я не успела донести до стола. — Я теперь тоже тебя люблю...
— Он сказал, что любит?.. — вглядываюсь в окно, у которого расположена кухонная мойка.
Оно выходит во двор, и за ним, там на улице, настоящий метеоритный дождь!
— Ага, — с набитым ртом кивает Кир. — Прям так и сказал “я её люблю”...
Я бы посмеялась, но Немцев уже два часа как уехал в город за моей сестрой. Он взял “Рендж Ровер” вместо своего “доджа”, потому что у того слишком низкая подвеска для такого потопа...
Я дико волнуюсь за обоих. Я волнуюсь, но боюсь ему звонить, не хочу отвлекать.
Чёрт, чёрт, чёрт…
Вместо его имени на дисплее моего телефона возникает входящий от матери.
Кусая губу, беру трубку, понимая, что больше родительские звонки игнорировать не получится.
— Привет, мам! — говорю бодрым голосом, отворачиваясь от Кирилла, который как варвар поглощает нормальную домашнюю еду.
— Антонина! — звенит на том конце трубки мама. — Ты ничего не хочешь мне объяснить?
Если она называет меня полным именем, ничего хорошего от этого ждать не стоит.
Свершилось.
Чёрт...
Обойдя разделочный остров в центре кухни, выхожу в гостиную через огромный арочный проем.
— Эм-м-м… — начинаю, останавливаясь у окна, которое выходит во внутренний двор.
Там темно, а под жёлтым светом фонаря как пули мелькают капли дождя.
Где ты, Немцев…
— Адель трубку не берёт, она с тобой? — строго спрашивает мама, и я понимаю: она в курсе того, что сестру от бабушки забрал какой-то неизвестный ей парень.
— Мам, — вздыхаю я. — Всё с ней нормально.
Я очень надеюсь на это. Я уже начинаю не на шутку волноваться, и выдыхаю с колотящимся сердцем, когда вижу свет фар на мокрой брусчатке двора.
— Где она?
— Ура… — шепчу, вытягивая шею.
— Тоня! — рычит мама. — Что ты устроила? Уехала от Немцевых, никому ничего не сказала. Теперь Адель поручила непонятно кому. С кем она? Ты уже взрослая, я, конечно, всё понимаю, а ей — восемь!
От скопившегося волнения меня начинает потряхивать. Буквально секунду назад я начала придумывать себе всякое разное. Такая ужасная погода, скользкая дорога и несущиеся по встречке автомобили…
