class="p1">— Слыхал? — тревожно шепнул один пенсионер другому.
— Слыхал. Подозрительный старикашка. Одет как-то странно.
— И с мешком.
— Да.
— Баптист.
— Такие ребят и затягивают. Видел на прошлой неделе по телевизору?
— А как же. Купил мальчишке мороженое, а потом мальчишка и в школу перестал ходить.
— А этот… который хотел окна в институте сфотографировать… и забор…
— Ты про что, Макар Терентьевич?
— А ты про что, Василий Семёнович?
— Я про «Чёрные души».
— А я про «Ставку резидента» в трёх сериях.
— Яблоко от яблони недалеко падает.
Когда Макар Терентьевич и Василий Семёнович подняли головы и глянули вдоль бульвара, старика с мешком и мальчика с мороженым не было.
— Странно всё-таки.
— Н-да.
— О Криогенном корпусе говорили.
— Старик мальчика навёл на этот разговор.
— А мальчик наведёт его на корпус.
— По недомыслию, вполне возможно.
Пенсионеры, не оговариваясь, поднялись со скамейки и решительными шагами направились в сторону института Холода. Макар Терентьевич впереди, Василий Семёнович поотстал, он оглядывался, искал что-нибудь ещё подозрительное в двух или в трёх сериях.
Теперь мода — читатель сам должен додумывать книгу, а зритель додумывать фильм или пьесу. И читатели и зрители сидят на бульварах и додумывают.
…Пенсионеры разговаривали с Лазуркиным у входа в корпус. Тяжело дышали от возбуждения и оттого, что им удалось додумать. Василий Семёнович вытирал лицо и шею платком, а Макар Терентьевич обмахивался краем расстёгнутого пиджака.
— Испугали вы меня… — протянул Лазуркин. — Баптист, значит? Шпион, значит? В корпус, сказал, залезу?
Лазуркин неожиданно закатился громким смехом.
— Телезрители! — Он вытирал слёзы, хлопал себя по коленям. — Да известен мне этот старик. Очень даже хорошо. По играм специалист. От районо. Последнюю игру тут устроил, маршировал с ребятами. Плакат носил, чтобы я им двери открыл.
— Как знаешь, Лазуркин, — сказали пенсионеры. — Мы предупредили. Двери ты ему не открыл, он обманом залезет и украдёт академика. Не зря с мешком ходит.
И пенсионеры повернулись и пошли.
Обиделись.
— Мой взвод на Доске почёта висит! — крикнул им вслед Лазуркин.
Он опять начал смеяться и хлопать себя по коленям. Бравый солдат. А тем временем за его спиной в корпус проскочили Казимир Иванович и ребята (сверхпроводимость!..): Гунн, девочка с косичками, концы которых были защёлкнуты пряжками, двое в летних шапках и, конечно, тот… с развязанными шнурками в ботинках. Он по-прежнему не сомневался, что физика ждёт его.
Казимир Иванович незаметно снял с доски связку запасных ключей.
Вот почему до сих пор его не могут запереть дома.
Связку ключей отдал Гунну. Гунн крепко зажал в руке: зазвенят — выдадут всех. И главное, чтобы не уронить.
А Лазуркин смеялся и хлопал себя по коленям: додумывать ничего не хотел.
Гунн шёл первым. В коридоре горели неяркие лампочки и было полутемно. За ним — остальные ребята. И, конечно, гуси на платье у девочки, они тоже шли, пробирались, вытянули шеи.
Последним пробирался Казимир Иванович с мешком.
— Назад, — вдруг прошептал Гунн. Но было уже поздно.
Гигантскими прыжками мчался человек, держа над головой большие шары — «Гелий». Шары помогали человеку так высоко подпрыгивать, и поэтому он единым духом перемахнул через ребят и Казимира Ивановича. Девочка с пряжками в косах тихонько взвизгнула от страха и присела. Мальчик, которого особенно ждала физика, быстро наклонился и опять безуспешно занялся шнурками. Летние шапки, даже от страха, закрыли глаза и ударились головами о стену. Возможно, это отомстила им тележка. Пришлось снять шапки и потереть головы руками. Зелёную и жёлтую.
Не успели ребята опомниться, как откуда-то из глубины донеслось низкое, тревожное гудение.
В окнах задрожали стёкла, над дверями лабораторий замигали лампочки. Под потолком коридора прокатилась по подвесному рельсу металлическая люлька, наполненная дымящимися колбами с азотом. И вновь наступила тишина.
— Может, лучше завтра придём? — неуверенно сказала девочка. Она опять присела, только не взвизгнула.
— Нас заклеймят позором, — сказал Гунн. Он имел в виду остальные массы, которые ждали у станции метро.
— Да. Конечно, — поддержал его Казимир Иванович. — Всех заклеймят, и меня с вами.
— И меня, — сказал мальчик со шнурками.
— И тебя, — кивнул Казимир Иванович. — Раз всех.
— Да. Я как все. — Мальчик боялся, что о нём здесь случайно забудут.
Когда ребята прежде были в корпусе, он не выглядел таким устрашающим, может быть, потому, что это было днём и в корпусе не работали все лаборатории. А может быть, потому, что они были тогда более легкомысленными и безответственными, не вступили ещё в борьбу с самим Главным Криогеном. И колесо истории не поднялось ещё так высоко, как теперь, — на гору Науки!.. А ведь когда падаешь с горы, долго не знаешь, где верх, где низ.
Преодолев страх и сомнения и завязав в конце концов шнурки, двинулись вперёд. Они должны выполнить свой долг, и потом — с ними Казимир Иванович, который говорит, что они вовсе не трусливые, а просто менее храбрые сегодня, чем в прошлый раз. Приятно, когда называют менее храбрым, а не трусливым. Можно быть всё менее и менее храбрым, а трусливым — никогда. Значит, убегая неорганизованно, они тоже не были трусливыми, а — менее храбрыми.
За поворотом коридора возник яркий свет. Слышался гул тяжёлой машины. Ребята увидели, как поднимался и опускался большой сверкающий поршень, весь в проводах и медных трубках. Он сжимал газ гелий, превращал его в жидкость сверхнизкой температуры. «Крио» — холод, «ген» — творю. Лаборатория эта называлась Ожижительной.
На мостике, похожем на капитанский, стояли Громцев и Тамара Владимировна. Наблюдали за приборами. Сбоку от машины были светящиеся экраны, и на них вспыхивали, изгибались красные змейки электрических разрядов. Внизу, за маленькой деревянной конторкой, сидела Марта Петровна и вписывала данные с приборов, которые ей диктовала Тамара Владимировна, в толстую клеёнчатую тетрадь.
— Прибавьте напряжение, Наташа.
— Где Ионов?
— Пошёл на вычислительный звонить.
— Николай, я уже ничего не соображаю, — сказала Пунченок. — У нас с кварцевой нитью вариант тридцать шестой или тридцать седьмой?
— Тридцать шестой.
— Часов до двух просидим.
— Наташа, вы прибавили напряжение?
— Да, Тамара Владимировна. — Наташа была в резиновом фартуке и в резиновых перчатках.
Ребята и Казимир Иванович прокрались мимо дверей
