— А почему ты мне ничего об этом не сказал?
— Мне казалось, что это не лучший путь к сердцу богатой разведенной американки.
— Это я-то богатая?
— По сравнению со мной — да.
— И как ты собирался выпутываться из долгов?
— Как-нибудь. В худшем случае — продать самолет, положить в банк все, что останется после выплаты долгов, и подыскать себе местечко на каком-нибудь исследовательском судне из тех, что ходят за Вторую Арку.
— За ней нет ничего, кроме скал и отвратительной атмосферы.
— Все равно мне бы хотелось увидеть это своими главами. Или…
— Или что?
— Или же, я думал, если у нас с тобой что-то склеится, остаться в Порту и найти там работу. На трубопроводах всегда есть работа.
Лиза не ожидала услышать от него такое.
— Теперь это уже не имеет значения, — продолжал Турк. — Теперь — независимо от того, узнаешь ли ты что-то об отце или нет — тебе придется возвращаться в Штаты. Там тебе ничего не грозит. Ты из уважаемой семьи, у тебя достаточно связей, никто не станет тебя там хватать и допрашивать.
— А ты?
— Я найду, куда скрыться.
— А почему бы тебе не поехать тогда со мной?
— У меня там могут быть неприятности. Сейчас наше положение не ахти какое, но мое и раньше-то было не ахти. У меня есть веские причины, чтобы не возвращаться в Штаты.
«Расскажи, — мысленно взмолилась она. — Не заставляй меня мучиться догадками. Он тебе не говорил, что он преступник? Из-за этого он и уехал из Штатов. Расскажи мне. Пожалуйста».
— Проблемы с законом? — спросила Лиза.
— Ты правда хочешь это знать?
— Правда.
Они летели низко над пустыней. За правым крылом высились освещенные луной горы.
— Я поджег склад, — сказал Турк. — Отцовский.
— Ты говорил, что твой отец занимался нефтяным бит несом…
— Да, одно время. Но ему не нравилось часто уезжать из Штатов. Его брат занимался импортом, и, когда мы вернулись из Турции, отец вошел с ним в долю. Они возили всякий ширпотреб с Ближнего Востока — ковры, сувениры и все такое.
— А почему ты поджег его склад?
— Лиза, мне было девятнадцать. Меня унизили, и хотелось отплатить родителю той же монетой.
— А что случилось?.. — спросила она так мягко и осторожно, как только могла.
Он помолчал немного, глядя на пустыню внизу, на при боры, на что угодно, только не на нее.
— Была одна девушка. У нас были очень серьезные от ношения… мы собирались пожениться. Но отец и дядя были против. Расовые предрассудки, понимаешь ли.
— Она была не белая?
— Латиноамериканка.
— А тебе что, было так важно мнение отца?
— Нет, конечно, но только не в этом случае. Я его во обще терпеть не мог. Если честно, он был маленький и злой сукин сын. Я считаю, именно он свел мать в могилу. На срать мне было на его мнение. Но он и сам это понимал Поэтому, вместо того чтоб поговорить со мной, приехал к родителям той девушки. Предложил ей оплатить год в колледже при условии, что она будет держаться от меня но дальше. В ее положении это было очень заманчивое предложение. Больше я ее никогда не видел. Но она тоже пере живала. И даже написала мне письмо, в котором все рае сказала.
— И ты решил тогда поджечь его склад?
— Ага. Взял из гаража пару банок метанола, поехал на склад и вылил их на грузовые ворота. Дело было ночью. Когда приехали пожарники, три четверти склада уже полыхало.
— Отомстил папаше, нечего сказать…
— Да, только на складе был человек. Ночной сторож. Из-за меня он провел полгода в ожоговом отделении.
Лиза промолчала.
— Самое тошное, — продолжил Турк, — что мой старик решил это дело замять. Задним числом состряпал какие-то договора со страховщиками. Он меня тут же вычислил и сам мне об этом сказал. Что он вынужден нести колоссальные убытки, лишь бы спасти меня от наказания. Я же член семьи. По тем же причинам он так поступил с моей девушкой. Семейные узы, дескать, важнее всего, даже если я сам этого пока не понимаю…
— То есть он ждал от тебя благодарности!..
— Да. Представь себе, он действительно искренне думал, что я должен быть ему за это благодарен.
— Благодарности он от тебя, похоже, не дождался…
— Нет, — сказал Турк. — Не дождался.
* * *
Он посадил свой «Скайрекс» там же, где сажал его несколько месяцев назад, когда летал со Сьюлин Муа, — на узкой полосе из растрескавшихся бетонных плит. Эти места казались несусветной глушью, но Диана уверяла, что отсюда меньше мили до поселка. Они двинулись в путь, освещая дорогу фонариками.
Турк почуял запах поселка еще раньше, чем увидел его. Пахло водой и цветами, а не безжизненной растрескавшейся почвой пустыни. Они поднялись на небольшой холм, и коммуна оказалась сразу же за ним. Кое-где еще горели огни. Четыре дома, внутренний дворик, терракотовые крыши — словно пересаженная из Испании гасиенда. Посреди нее разбит сад с причудливой стальной оградой. Турк разглядел за ней мальчика. Как только мальчик заметил их, он тут же побежал в дом. И к тому моменту, когда они подошли к воротам, за ними стояли уже десять — пятнадцать человек, и весь поселок был ярко освещен.
— Позвольте, я поговорю с ними, — сказала Диана. Турк был только рад такому предложению. Диана подошла к ограде, а они с Лизой остановились чуть поодаль. Турк пытался рассмотреть Четвертых, но они стояли спиной к свету, и видны были только их силуэты.
Диана прикрыла глаза от света.
— Миссис Рэбка? — отрывисто спросила она.
Из толпы выступила женщина. Турк сумел разглядеть только ее слегка полноватую фигуру и нимб пушистых волос над головой.
— Диана Дюпре?
— Боюсь, я привела незваных гостей.
— И одна из них вы сами. Что вас привело сюда, Диана?
— Вам нужны объяснения прямо сейчас?
— Нет, но…
— Тогда или впустите нас в дом, или прогоните. Я очень устала. И, боюсь, у нас не слишком много времени осталось на разговоры. Скоро сюда пожалуют другие гости.
* * *
Айзеку хотелось остаться и посмотреть на гостей. В его жизни незнакомцы были явлением столь же исключительным, как выпадение пепла в жизни планеты. Однако у него снова начался жар, и его отвели в постель, где он пролежал без сна, обливаясь потом, еще несколько часов.
Он знал, что отросток, появившийся из-под земли в саду и коснувшийся его ладони, — не что иное как одна из машин гипотетиков. Биомашина. Ущербная, не приспособленная к росту в здешних условиях. Но, когда она обвилась вокруг его руки, Айзек испытал глубокое и пронзительное чувство правоты, словно какая-то доля живущего в нем неудовлетворенного влечения на миг нашла успокоение.
