жанру церковных проповеднических примеров был жанр университетских «Disputationes de quodlibet» — «Рассуждений о чем угодно» или «Quaestiones de quodlibet» — «Вопросов о чем угодно». В таких «рассуждениях» побеждал тот студент, который в своих ответах был находчивей, виртуозней других. Вопросы и ответы были смешны, пародийны, ироничны, лишены какого бы то ни было академизма, сухости и наставительности. Во время таких диспутов студенты делали доклады, произносили целые речи на всякие забавные темы. Так как диспуты эти проходили в среде более или менее образованных людей, то «рассуждения» больше, чем шванки и проповеднические повестушки, были связаны с письменной литературой. Студенты произносили свои речи на латинском языке, но в них попадались чуть ли не целые страницы на немецком языке, а иногда забавы ради латинский и немецкий язык смешивались в одной фразе.
В литературе фацетия, как жанр, впервые появилась у флорентинца, писца, а позднее секретаря апостольской канцелярии — Поджо Браччолини (1380—1459). Он прекрасно знал все, что происходило в папской курии, и в своих фацетиях рассказывал забавные истории на злобу дня. Поэтому его сборник «Фацетии», написанный между 1438 и 1452 гг., по существу, был первым литературным собранием анекдотов. «Фацетии» Поджо веселы и смешны. Как в новеллах и шванках, в «Фацетиях» Поджо прославлялась удача. Удача, которая достигалась обманом, изворотливостью — чем угодно. Изображал он главным образом своих современников: горожан, крестьян, пап, тиранов, ученых-гуманистов. При этом смеялся надо всеми: над простыми священниками, над монахами всех орденов, над епископами и кардиналами, над крестьянами, над папой Евгением IV, при котором сумасшедшие и дураки становились кардиналами, над экс-папой Урбаном V, у которого «дурная голова», над богом, у которого «мало друзей». Каждая отдельная фацетия была очень коротка. Автору важен был только сюжет и возможность хорошо рассказать все это на латинском языке. Поджо писал, что хочет приспособить латынь для выражения нового, «низкого» содержания. Латынь к тому же делала фацетии Поджо интернациональными. Они были известны во всех европейских странах. Знал их, конечно, и Бебель. Более поздние фацетии итальянца Анджело Полициано — друга Лоренцо Медичи и Боттичелли — в Германии в начале XVI в. известны не были. Но Бебелю, конечно, были знакомы фацетии его современников и соотечественников — поэтов Генриха Штейнгевеля (1412—1482) и Себастиана Бранта (1457 — 1521). Штейнгевель перевел с греческого языка басни Эзопа, которые сам пояснил примерами из жизни Германии. К сборнику басен Эзопа он прибавил еще перевод нескольких легкомысленных фацетий Поджо. Книгу он задумал как назидательную и писал, что читатель его должен уподобиться пчеле, которой нужна не окраска цветка, к которому она подлетела, а важно, чтобы потом мог появиться мед. Себастиан Брант в 1486 г. опубликовал переводы тридцати фацетий Поджо в книге басен и рассказов для своего сына. И для Бранта тоже существенней, важней всего была мораль. Поэтому, совсем не поняв духа Поджо, он легкие, изящные его фацетии снабдил своими серьезными, тяжеловесными сентенциями.
Штейнгевель и Брант фацетии переводили. У Августа Тюнгера фацетия впервые в Германии стала самостоятельным жанром. В том же 1486 г. по поручению герцога Эберхардта Вюртембергского А. Тюнгер издал сборник, в котором было 54 фацетии на латинском языке. Так как герцог не знал латыни, то Тюнгер перевел свои фацетии на немецкий язык. От Штейнгевеля и Бранта Тюнгер отличался тем, что основой его фацетий была жизнь Германии того времени. Это и сближает их с более поздними фацетиями Бебеля. По форме у Тюнгера настоящая фацетия: главное в ней — событие, острота, шутка. Но шутки свои Тюнгер потом по немецкой традиции так длинно и нудно объяснял, что впечатление шутливости, и тем более легкости, исчезало. Получался разрыв между формой и назначением Одно явно не уживалось с другим.
Автором лучших фацетий в Германии был Бебель. Сборники фацетий, появившиеся до Бебеля (Тюнгер) и после Бебеля (Нахтигаль, Гаст, Камерарий, Фришлин), уступают его книгам. Сюжеты фацетий Бебеля были знакомы авторам наиболее значительных сборников шванков — Викраму, Фрею, Кирхгофу. Оказали они влияние и на более позднюю немецкую литературу. Их знали, любили и использовали в своих сочинениях Ганс Сакс, Лютер, Фишарт и другие писатели XVI— XVII вв.
К своим фацетиям Бебель пришел не от переводов чужих фацетий, а от работы над сборником пословиц. В 1508 г. вслед за известнейшими «Adagia» Эразма, Бебель издал 600 немецких пословиц в переводе на латинский язык[301]. Чуть ли не каждая пословица из сборника Бебеля, если ее разъяснить, расширить, наполнить изложением того события, из которого она родилась, дала бы ту же фацетию. Бебель и сам, по-видимому, чувствовал жанровую нечеткость многих пословиц из своего сборника. Приводя выражение: «Человек мерзнет из-за того, что он плохо одет», он так это развивал: «В холодную пору один богач очень замерз, хотя на нем было шерстяное платье. Навстречу ему попался оборванный человек, но бодрый, веселый, и мороз ему был нипочем. Богач спросил его: „Как это тебе не холодно в лохмотьях — можно подумать, что ты очень тепло одет!“ Бедняк ему ответил: „Мне не холодно, потому что на мне все, что только у меня есть, а ты мерзнешь потому, что надеешься на более теплое платье“». И это все в сборнике пословиц. Подобные рассказики часто встречаются и в книгах фацетий. Будет попадаться в фацетиях и краткая форма вопросов и ответов, забавных перечислений, которые Бебель приводил и в книге пословиц.
В XVI в. фацетии Бебеля называли «Geschwänk Bebelii», т. е., вероятно, в то время не чувствовали большой разницы между фацетией и шванком. Однако фацетий отличались от шванков прежде всего тем, что написаны они были на латинском языке и в них гораздо больше внимания уделялось форме повествования, четкости изложения. (Конечно, здесь имело значение то, что фацетия предназначалась для образованных людей, а шванки распространялись в несравненно более широкой среде). Шванк был длиннее, чем фацетия, он давал гораздо больше деталей, вводил большое количество действующих лиц, осложнял основной сюжет. Фацетию занимала только сама ситуация или остроумный ответ, потому что подлинным героем фацетий был не человек, а отдельная его проделка или удачное выражение. Этим фацетия отличалась и от новеллы. Многие фацетии Бебеля были написаны на тот же сюжет, что и новеллы Боккаччо. Но у Боккаччо забавная выходка или острота поддерживалась, вводилась и заключалась большим повествованием. При сравнении любой фацетии Бебеля с новеллой Боккаччо эта разница видна сразу. У Бебеля 65-я фацетия в кн. I, у Боккаччо десятая новелла шестого дня; тема одна и та же — обман, творимый монахами. Фацетия занимает полстраницы, а в новелле
