Книга Мой Бердяев - Наталья Константиновна Бонецкая

class="a">[428]: Бердяев, к сожалению, редко произносил в связи со Штейнером ключевое слово: язычество[429]. В общерелигиозном аспекте, Штейнер все же атеистом не был: отрицая Единого Бога теизма, он признавал (причем в смысле не просто «чистого», а «практического» разума!) сонмы разнообразнейших «богов». «Всё полно душ и демонов», – согласно досократику Фалесу; именно таким, по – видимому, был «пантеон» Штейнера, знавшего, по его утверждению, доступ в духовный мир. В его трудах по разным поводам упоминаются различные его обитатели, – в первую очередь т. наз. космические Иерархии. Но, конечно, демонолатрии – религиозного поклонения демонам – у Штейнера не было, – его воззрение вообще не предполагает какого – либо «поклонения». Так что и слово «язычество» приложимо к антропософии условно, фигурально и указывает лишь на то, что атеисту Штейнеру все же симпатичнее красочное языческое многобожие, чем скучный в своей абстрактности монотеизм.

Важнее всего здесь трактовка Штейнером существа Иисуса Христа. Христос антропософии – Великий Солнечный дух, вождь тех духов, которые в эволюционном развитии опередили людей и ныне обитают в тонких оболочках Солнца. Но Христос – сверхчеловек ведет и остальное земное человечество: «В Христе явилось в человеческом облике высокое Солнечное существо как великий человеческий земной прообраз». Христос составляет «первооснову человеческого „Я“», и призвание христианина – раскрыть в собственном «Я» присутствующего там Христа в качестве высшего аспекта этого «Я». Христос противодействует обособлению людей – «христианство стало идеалом всеобъемлющего братства»[430]. В этих отдельных тезисах христологии Штейнера присутствуют даже и церковные интуиции – но Штейнеров Христос не мыслим теистически и, будучи Духом Солнца, скрывается, как и вообще в теософском воззрении, за личинами многих богов языческого мира.

«Ты, Ликей! Ты, Фойбос! Здесь ты, близко!

Знойный гнев, Эойос, твой велик!

Отрок бог! Из солнечного диска

Мне яви сверкающий свой лик!»

Так поэт – антропософ М. Волошин, заклиная на разный лад Аполлона, в действительности обращался к антропософскому Христу через посредство Солнца – не только природной иконы Христа, но и планеты его обитания[431]. Картина мира, используемая Штейнером, не та, которую создала Церковь, укорененная в семитском воззрении. Мир очеловеченный, доступный для опыта; Солнечная система, где царит своеобразный «геоцентризм»[432] – планеты эволюционируют, «подстраиваясь» под эволюцию человека, именно на Земле совершающего развитие; сонмы природных духов, таинственно участвующих в жизни людей и т. д. – антропософский универсум, действительно, больше походит на многобожный языческий, чем на суровые «небо» и «землю» Библии, сотворенные из ничего трансцендентно – неприступным Элогимом – Яхве.

У атеиста Штейнера богов много, быть может, слишком много, и верховный «бог» антропософии очень напоминает человека. От сгоревшего (в новогоднюю – с 1922 на 1923 год – ночь) Гётеанума – здания для постановки «Драм – мистерий» Штейнера – осталась скульптура, по проекту Штейнера вырезанная из дерева им совместно с учениками[433]. Она изображает человека в античном хитоне, возле которого видны химерические существа. Скульптура называется «Представитель человечества», – она должна была стоять в глубине театральной сцены, похожей на открытый алтарь католического храма. Гётеанум был зданием культового или полукультового характера, – местом антропософских посвящений, строением сакральным на нашем языке. «Представитель человечества» – антропософский Христос – изображен в его противостоянии Люциферу и Ариману. Сакральный жест опущенной к земле правой и в небо вознесенной левой руки означает соединение поту – и посюсторонних миров[434]. Ася Тургенева, не только свидетель, но и непосредственная участница работы над пластилиновыми моделями изображения, помогает нам подойти к концепции скульптуры и прояснить смыслы Штейнерова христологического мифа. «Трагедия мировых существ – Люцифера и Аримана – противостояла здесь [т. е. в скульптурной группе. – Н.Б.] Богочеловеческому образу»; «трагедия» состоит в том, что эти демоны «не затронуты импульсом Христа». «Представитель человечества» – это не апокалипсический Христос, явившийся в силе и славе судить мир, – Его искал русский Серебряный век, но не Штейнер. «Христос не судит, – воспроизводит собственные слова Доктора по поводу скульптуры Ася Тургенева. – Он только присутствует. В Его жестах нет ничего агрессивного, воинственного. Он спокойно шагает вперед; Люцифер и Ариман не в силах вынести Его близости; они сами судят себя. Ломает крыло Люциферу и заключает Аримана в золотоносные жилы Земли не Христова рука». По просьбе Марии Штейнер в скульптурное изображение современной ситуации Христа Доктор поместил и фигурку «новой Изиды» – Божественной Софии. В антропософию порой вливалась русская струя – воздействием на Доктора прежде всего Андрея Белого и Марии фон Сиверс-Штейнер. Русский софийный импульс был специально осмыслен Штейнером для его лекции «Поиски новой Изиды, Божественной Софии», где София – в духе древних гностиков и Я. Бёме – показана покинувшей Землю и вознесшейся на Небо[435]. Также и в скульптурной группе Гётеанума София – существо в виде головки с двумя крылами – «не имеет дела с Землей». И если антропософы иногда называли это существо «Мировым Юмором»[436], то, видимо, с подачи Штейнера, знавшего от Белого о странном, гомерическом смехе тайнозрителя Софии Соловьёва: понять этот смех как периодическое одержание русского духовидца «Мировым Юмором» было бы вполне в ключе тайноведения.

Взирая на скульптуру «Представителя человечества», участники антропософских действ, по-видимому, должны были ощущать присутствие некоей силы, которую их побуждали осознавать в качестве живого Христа. Гипостазированная духовная наука, манихейски не отвергающая сил зла, но как бы укрощающая их, используя во благо человеку – вот существо современного христианства по Штейнеру. Именно такой смысл был вложен в «Представителя человечества». Согласно авторитетному антропософскому толкованию, Христос является «уравновешивающей силой», гармонизирующей «разлагающее» действие на человека Люцифера и «склеротизирующее» – Аримана[437]. Очевидно, что смысловое послание лежащего в основе скульптурной группы манихейского мифа – «по ту сторону добра и зла». Христа Гётеанума Штейнер назвал все – таки не Духом Солнца, но Представителем человечества. То, что могло бы показаться явным политеизмом – пускай и не «демонолатрией» по Бердяеву, но воззрением все же языческим, сам Штейнер предпочел свести к атеизму. Солнечный бог, некогда Аполлон, Митра и т. д., Штейнером осмыслен как «Предводитель человечества». Это человек на более высокой эволюционной ступени, иначе – сверхчеловек. Как и в случае Бердяева, религиозные, условно говоря, воззрения Штейнера в конце концов собираются в Человеке. «Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что дóлжно превзойти»[438]: слова Ницше точно выражают задание Штейнера своим последователям. Представитель человечества Гётеанума – это антропософский посвященный, умело манипулирующий силами зла.

Если веру Бердяева в имманентного человеку Бога трудно признать теизмом, то тайноведение Штейнера расценить как атеизм тоже нелегко. Антроподицея и антропософия видятся мне обе где – то между теизмом и атеизмом, причем идеал обеих, цель их практик – это версии сверхчеловека. На вызов Ницше христианин Бердяев ответил человеком творческим, подражающим грядущему в мир Христу Апокалипсиса,