на землю сел.
А старец на него внимания не обращает. Подъехал поближе. Лицо уже хорошо видать.
Отец наш со старца глаз не сводит. Тревога в сердце растет все.
«Кто же этот седобородый? Может, дед Самад? Но у того ишак черный. Или махсум[71] Карши это? Не, у того ишак такой дурной, махсум на него и не садится даже…»
Думал отец наш, гадал… Аж за воротник схватился[72].
«Да кто же это? Может, это только кажется, а?»
Про себя калиму[73] прочел. Еще раз на старца пристально глянул.
«Надо с ним заговорить. Что тут теряться? Может, это моим глазам только кажется. А так всякому ясно станет, кто таков это. Вот и узнаем».
Вскочил отец наш на ноги, старцу навстречу пошел. Ладонь к груди поднес:
– Ассалому алейкум!
– Ваалейкум, сынок, ваалейкум! – отвечает старец. – Садись, в ногах правды нет, садись. Я тут просто человек проезжий. Что ж ты, сынок, с холмов не спустишься, чем тебя это место приворожило?
Глядит отец наш на старца во все глаза. Ни одна мысль на ум не идет.
– Вы не дедушка Самад, случайно? – говорит.
Старец головой покачал.
– А-а, вспомнил, вспомнил! – говорит отец наш. – Вы Хасан-мираб. С гор вдоль потока спустились. В каменистых местах опасно сейчас – сель сойти может, – вот вы на холм и поднялись, да?
Расхохотался старец.
От смеха этого тучи и холмы вздрогнули.
Дождь закосил-застучал.
Молнии заблестели-засверкали.
– Кто же вы? Скажите, не пугайте человека!
Подошел отец наш к старцу.
Стоит старец, задумчиво на дальние сады, поля хлопковые глядит.
– Как дела ваши?.. Как здоровье?..
Шепчет отец наш приветствия и ладонь старцу протягивает.
Нахмурился старец, руку отнял.
Узнал отец наш старца этого: сам святой дедушка Хызр это! И большой палец без костей, у святого этого большой палец бескостный!
Святой Хызр для людей в трудностях помощник, от нужды освободитель, старец-благодетель!
Отец наш от радости сам себя позабыл! Тоску как рукой сняло. Вздохнул привольно, жизнь почувствовал!
Вот этот святой, вот! Одного только его слова достаточно!
Что же он раньше-то его не навещал?
А вот в конце-то концов навестил его! Сказал, видать, сам себе, пойдем, есть там один раб Божий, приклоним ухо к его мольбам!
Если только святой Хызр скажет, то, чего нет, будет!
Хмурится святой Хызр.
– Среди всех, кого в пути встречал, ты – самый неразумный, – говорит.
– Что же такого сделал я, дедушка Хызр?
– Руку поднял, неподобающее сотворил.
– Прости меня, святой Хызр, отпусти мой грех!
Озирается отец наш вокруг. Ни души, кроме них двоих, кругом нет.
Первый раз в жизни… первый раз… перед человеком на колени встал!
Руки к человеку тянет. Слезы, как бусы, на скулах висят. Боль-тоску свою выговаривает:
– Святой дедушка Хызр! Милость окажите, отпустите мне вину! По табибам ходил, по гадалкам ходил, невежество проявлял, слепоту проявлял! Простите меня, святой дедушка Хызр! Конечно, к вам обратиться должен был! Только куда идти-то не знал, где проживаете-то вы, не знал же я, святой дедушка Хызр! Даже и уразуметь не мог, как до ваших владений добраться. Я простой человек, как я отправлюсь? А тут вы, такой занятой человек, сами ко мне явились! Благодарствую, дедушка, в ноги кланяюсь! Святой дедушка Хызр, несчастный я раб Божий! О потомстве молю вас! Слышите, только о потомстве молю! Что за это хотите, все требуйте, последний чапан продам, что скажете, все с радостью исполню! Только хоть одного ребенка мне дайте, святой дедушка Хызр!..
– Мне из добра-серебра ничего не нужно…
– Тогда просто так дайте мне хоть одного ребенка, святой дедушка Хызр! Да не уйдет щедрость из этого мира, святой дедушка Хызр! Ладно, даже если одного Хушвакта дадите, с нас хватит! Нищему и крохи – угощение! Знаете, нет ли, а мы уже все глаза проглядели, Хушвакта ожидая, святой дедушка Хызр!
– На этот мир много не сетуй…
– Мы к этому миру сильно не привязаны, святой дедушка Хызр! День за днем тела наши все холоднее. Кто наши светильники от копоти очищать будет? Кто меня как отца оплачет? Кто жену мою как мать оплачет? Нет у нас никого, ни чтобы отца оплакал, ни чтобы мать оплакал, святой дедушка Хызр!
– Благодари за то, что имеешь.
– Если сына не оставишь, кто по тебе траур держать будет, разве ты мужчина? Если дочь после тебя не осталась, которая по тебе в черное облачается, разве ты женщина? Говорят же, в мир пришел, чтобы уйти из него. Не пожалейте уж потомства дать, святой дедушка Хызр! Ко мне сострадания не имеете, к супруге моей проявите, святой дедушка Хызр! Сил уже нет, измаялись совсем, умереть – могилы нет, жить-терпеть – силы нет, святой дедушка Хызр!
– Я же вам ребенка давал…
– Не давали, святой дедушка Хызр, не давали еще! Вы меня, святой дедушка Хызр, путаете с кем-то! Я на Кулмата-мастера немного похож, может, о нем речь ведете? Точно, у Кулмата дети есть, шестеро даже! А у меня-то ни одного, дедушка Хызр!
– Что ты за отец, если своих детей не знаешь? Ладно, дам тебе еще, много-премного.
– А? Много-много, говорите? Когда? Скоро? Благодарствую, святой дедушка Хызр, в ноги кланяюсь! Как же, вдруг действительно много будет? Ну, десять – это хорошо, а если сорок… вот это будет номер! А, святой дедушка Хызр?
Но старец уже исчез из вида.
22
Сумерки.
В садах шаги стихли.
Отец наш со сторожевых своих угодий тоже возвратился.
Отвернулась от него матушка, плачет:
– Вот до чего дожила…
Помрачнел отец наш:
– Не плачь, ладно… Что я тебе сделал?..
Матушка сквозь слезы:
– Да всего-навсего задушили до смерти…
Опешил отец наш, встал как вкопанный.
– Я душил? Я, что ли? – говорит. – Ты что наговариваешь, я же в садах был!
– А кто ж еще? Рабии-соседки, что ли, муж?
– Тебя душил? Тебя? Когда такое было, когда?
– Вот не было печали!.. «Когда-когда»…
– Да чтобы я хлеба не ел, если такое сделал! Я ж только с холмов вернулся.
– Память у вас на месте?
– Да, вроде на месте, на месте, да…
– И где же она?
– Ладно, ладно… Лучше послушай, суюнчи с тебя полагается…
И все матушке про встречу бывшую рассказал.
Говорит-говорит, то в потолок посмотрит, улыбнется, то в окно посмотрит, улыбнется.
Всю шурпу так, с улыбкой, и выхлебал.
– Ну что, бешик-мешик[74] готов уже, бабушка?
– Что с бешиком делать?
– Нету, что ли? Тогда надо за ним на базар в Денау съездить!
– Рано еще.
– Лучше заранее.
– Я сама
