религией происходит что-то странное. С одной стороны, в Европе с каждым годом она играет все меньшую роль, а с другой — во многих странах, и, в частности, у нас на Ближнем Востоке, приобретает все более фундаменталистские и агрессивные формы. Или бывшие атеистические страны, как Россия, вдруг становятся весьма православными, церковь превращается чуть ли не в департамент администрации президента, а конституционный принцип отделения церкви от государства просто игнорируется.
У нас в Израиле, по-моему, происходят все эти процессы одновременно: в большинстве своем население страны светское, но при этом растет число ультраортодоксов, религия от государства не отделена, а про религиозные политические партии даже говорить не хочется.
Мне близки слова академика Сахарова: «Я не верю ни в какие догматы, мне не нравятся официальные Церкви… В то же время я не могу представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего их начала, без источника духовной „теплоты“, лежащего вне материи и ее законов. Вероятно, такое чувство можно назвать религиозным».
В принципе, к вере как таковой у меня позитивное отношение. Если человек ведет внутренний диалог со своей совестью, верит в объективное существование добра и зла, пребывает в сомнениях — это совершенно нормально, по-человечески. Я понимаю, какое важное место может занимать поиск Бога и веры в жизни человека.
Очевидно, что людям нужна точка опоры. И большинство ищет эту точку вовне — в учителях, священных писаниях, тайных знаках и т. д.
Должен признаться, что в какой-то период жизни уже в зрелом возрасте я искал веру и религию для себя. Живя в России, я интересовался православной средой, молитвой, медитацией. Зная, что в православии пребывает много новообращенных евреев — речь идет даже не столько о численности, сколько об общественной значимости этих людей: среди них есть писатели, журналисты, художники, ученые, политики, — я попытался изучить эту среду, тем более что в православии были и священники-евреи. Я побывал в доме Александра Меня[107], когда его уже не было в живых. Посмотрел на обстановку, в которой он жил и работал. А потом почитал его книги.
Позже я подружился с отцом Александром Борисовым — настоятелем церкви Космы и Дамиана напротив мэрии Москвы. Она известна как церковь толерантная, и в ее общине состоят многие крестившиеся евреи — деятели русской культуры.
До 2010 года о. Александр был президентом Российского библейского общества, занимающегося распространением Ветхого и Нового Завета. Мы с ним очень много времени провели в разговорах на самые разные темы. Он образованный, интеллигентный, толерантный и демократичный человек. Не без странностей, но лично мне очень симпатичен. Я даже помогал ему в гуманитарных проектах. Но я чувствовал себя чужим в обществе крещеных евреев и обычных русских православных людей. Они меня ничем не наполнили и ни в чем не убедили. С ними я идти не захотел, хотя вера мне некоторое время была нужна. Возможно, именно это стало одной из причин, по которым я поддержал КЕРООР, когда за помощью ко мне обратились ортодоксальные раввины. Я подумал тогда: может быть, это именно то, что мне нужно? Может быть, именно здесь я найду свое место? Возможно, мне не хватает для счастья «веры отцов», а точнее — прадедов? Возможно, мне больше подходит еврейский традиционный образ жизни, изучение Торы и соблюдение библейских заповедей?
Впрочем, в 1998 году к вере отцов я не вернулся, а вот процесс еврейского самообразования начался именно тогда.
Считается, что для этого необходим наставник, учитель, раввин. Я искренне пытался найти такого человека. Мне казалось, что раввин должен быть универсальным учителем и находиться вне критики с этической точки зрения. В России я довольно много общался с раввином Адином Штейнзальцем. У нас было общее желание перевести Талмуд[108] на русский язык, я ему помогал реализовать этот проект. Изучение Талмуда, которое началось в России и продолжилось в Израиле, дало мне понимание еврейской мудрости и еврейских мудрецов.
Но в Израиле, к сожалению, я «своего» учителя, за которым был бы готов безоговорочно пойти, не нашел. Увы, не получилось. По многим причинам — в частности, из-за вовлеченности многих израильских раввинов в коммерцию или в политику. А некоторые из них показались мне просто суеверными людьми.
В свое время я занимался каббалой с одним, как я думал, весьма просвещенным раввином. Когда он рассказывал про «сфирот»[109], книгу Зоар[110], великих каббалистов — все было прекрасно. Но однажды он захотел продемонстрировать, так сказать, каббалу в действии. Он начал рассказывать про разные чудеса от каббалы — про тайные силы, которые направляют боевые израильские подразделения, про сверхъестественные способности каббалистов. И решил это показать на примере: поставил на ладонь чайную ложку, и она начала сгибаться у него на руке сама. У меня даже дух захватило!
Он говорит: вот она — сила каббалы!
И тут я спрашиваю: а разогнуть?
Отвечает: нет, разогнуть мы ее не можем, разогнуть — только руками.
И все. У меня после этого внутри словно закрылось что-то. Думаю: какое же ты производил прекрасное впечатление до сих пор — и как упал в моих глазах!
Еще раз подчеркну: я не хочу делать обобщений. Среди близких мне людей есть раввины. Рав Фирер, мой добрый друг, — замечательный бескорыстный человек, спасший тысячи жизней и помогающий десяткам тысяч людей. Он основал благотворительную ассоциацию «Эзра ле-Марпе» («Помощь исцелению»), которой я с удовольствием помогаю по мере сил.
И в какой-то момент я понял, что не нуждаюсь по-настоящему ни в раввинах-учителях-наставниках, ни в молитвах, ни в соблюдении религиозных предписаний. Они сами по себе, я сам по себе. Будем сосуществовать и уважать друг друга.
Но я не могу сказать, что эти поиски окончились ничем: сейчас я гораздо лучше знаю и еврейскую историю, и еврейские традиции, и, конечно же, Тору[111].
Библию я впервые открыл уже в зрелом возрасте. В нашем доме, как в любой добропорядочной советской семье, никаких религиозных книг не было. Кажется, в студенческие годы я пару раз видел христианскую Библию, или Новый Завет. Первую в своей жизни еврейскую Библию (Танах[112]), Тору я получил в подарок, когда стал председателем координационного совета КЕРООР.
Несколько раз со мной занимался рав Пинхас Гольдшмидт. Я пробовал читать Тору с Берешит (Бытие), читал отдельные книги и отрывки. Было иногда интересно, появились любимые книги: Коэлет (Экклезиаст), Мишлей (Притчи царя Соломона) и Шир ха-Ширим (Песнь песней), а вот когда подробно перечислялись заповеди, становилось скучновато и непонятно.
Более серьезно я начал изучать
