— Что же навело тебя на эту мысль? — Он хлопнул придворного по плечу, затем забросил руку ему на шею и увел от тех, кто их слушал. — Пошли, давай выпьем и решим, как лучше всего уладить это дело.
Зачинщик поединка попытался освободиться, но Рэнд не позволил. Игроки в кости, лишенные того, что, как они рассчитывали, будет увлекательным зрелищем, с недовольством вернулись к своей игре. Однако несколько человек наблюдали за ними, возможно, не имея ничего другого, чтобы развеять скуку.
— Я не буду пить с тобой, — сказал придворный, слегка задыхаясь при этих словах, когда Рэнд схватил его рукой за рубашку сзади.
— Я тоже не расположен пить с тобой, — сказал Рэнд вполголоса и твердо, — но могу, если будет необходимо, устроить так, чтобы вино никогда не влилось в твое горло снова. Кто устроил этот маскарад? Нет, не пытайся солгать. Только возвращайся и скажи им, что это не сработало. И если грубое слово о моей леди-жене когда-нибудь снова сорвется с твоих уст, я остановлю их за тебя, начиная с твоей жалкой шеи.
Они дошли до коридора, который соединял много различных прихожих и залов и заканчивался паутиной спальных комнат далеко от королевских апартаментов. Сильным ударом между лопаток со всего маха Рэнд послал своего противника в тусклую тень коридора. Спотыкаясь, мужчина восстановил равновесие и одернул свой дублет. Со злобным взглядом через плечо он повернулся и ушел.
Возможно, было ошибкой унижать придворного перед всеми. Мужчины почти никогда не были такими злобными в отношениях, как когда их выставляли дураками. Все же, было сложно придумать, как этому можно было помочь. Последнее, что нужно было Рэнду сейчас, — быть вынужденным участвовать в поединке, который он не мог выиграть. Ведь если он получит смертельный удар — Изабель станет вдовой. Если он убьет сам, когда одно обвинение в убийстве уже висит над его головой, он будет дважды проклят.
Этого они добивались? Был ли придворный послан как жертва в надежде накинуть петлю палача на хозяина Брэсфорда? Или, возможно, он видел сложности там, где была только засада, в которой он должен был получить смертельную рану?
— Что там произошло? — спросила Изабель, подойдя к нему сзади так тихо, что он вздрогнул, как оруженосец на своем первом турнире, прежде чем повернуться к ней.
— Ничего, — сказал он, — только один идиот, у которого спеси больше, чем здравого смысла. — Чтобы предупредить дальнейшие расспросы, он перешел в наступление. — Чем ты занималась? Я посмотрел в комнате королевы, но не увидел тебя среди других дам, занятых вышивкой.
— Я иду, чтобы присоединиться к ним. Что ж ты не задержался, чтобы сыграть им французскую мелодию или две в качестве развлечения? Я удивлена. — Она обернула его же тактику против него.
Восхищенная улыбка изогнула один уголок его рта.
— Я приберег мои лучшие мелодии для своей жены, — сказал он беспечно. — Мне интересно, оценит ли она это.
— Я знаю из достоверного источника, что она не может недооценить, — ответила она, ее взгляд был прикован к серо-голубому дамасту его дублета, — так же как она уважает твою демонстрацию верности. Но она не будет мишенью для шуток ни из-за того, ни из-за другого.
— Она предпочитает степенную скуку в ее замужнем положении. — Он ждал ее ответа с замершим сердцем.
Глубокий румянец залил ее лицо.
— Нет... совсем нет. Но некоторые вещи...
— Слишком рискованно упоминать?
— Личные, — закончила она, бросая на него взгляд из-под ресниц, который обжигал его душу. — Слишком личные.
— И требуют уединения для их дальнейшего обсуждения, — сказал он глубоким голосом, наклоняясь, чтобы провести губами по изгибу ее шеи, затем лизнуть ее мочку уха.
— Сомневаюсь, что это будет разумно. — Она положила руку ему на грудь, чтобы он не смог придвинуться ближе. — Хотя это интригующее предложение, оно привлекает гораздо больше внимания, чем нужно.
Так и было. Быстро взглянув из-под бровей, он увидел, что их разговор, казалось, занимал и мужчин, и женщин, которые слонялись по залу. Их с Изабель беседа заинтересовала всех даже больше, чем его короткое столкновение с придворным.
Он мгновенно забыл об окружающих. Шалунья, которой была его жена, безошибочно нашла его плоский сосок через дублет и рубашку, сжимая уплотнение между пальцами легким пощипыванием. Огонь ударил ему в пах, как выстрел китайской аркебузы. Он думал, что его челюсть, должно быть, отвисла, когда она отняла руку и быстро повернулась, чтобы уйти. Ее бедра качались больше, чем обычно? Он бы поклялся, что так и было, также поклялся в том, что это сделано для него, потому что она знала, что он смотрит.
Ошеломленный смех сотрясал его грудь. Он пока что отпустит ее, решил он. Возмездие позже будет слаще из-за ожидания. Хотя плохо соображая, когда дело касалось его леди-жены, он желал обладать ею и сейчас, и позже.
Было мучением покидать их комнату сегодня утром. Ее вкус, смешанный с ароматом малины, долго оставался у нею на языке. Это был сводящий с ума, более сильный афродизиак, чем какой-то там рог единорога. Он собрал свою разбросанную одежду и оделся, не глядя на кровать, так как вид ее обнаженного плеча или гладкой, белой икры, вытянутой из-под простыни, мог помешать его добрым намерениям. Он, безусловно, сбросил бы одежду и снова овладел ею. Он мог бы не вставать с постели целый долгий день.
Он не мог позволить себе такого безумия. Обстановка накалялась, что не сулило ничего хорошего. Он чувствовал это в той дистанции, которую установил Генрих со дня свадьбы, также в хитрых взглядах тех, кого встречал в коридорах дворца, настороженности охраны, когда он входил и выходил из дворца. Оно проявлялось также здесь, в изоляции, в которой он жил. Дворяне, которые были его товарищами по оружию во Франции и на Босвортском поле, избегали его, как будто он был заражен чумой. Никто не рисковал запятнать себя дружбой с убийцей или разделить его долю, если он лишится благосклонности короля и Генрих позволит его повесить.
Изабель стала частью его судьбы независимо от ее желаний. Он сожалел об этом, но ничего не мог изменить.
Это было неправдой. Он мог поклясться епископу Мортону, который выслушивал их клятвы, что не хочет жениться на ней. Это бы решило дело, так как церковь не потворствует насильному браку, даже по воле короля. Он был слишком сосредоточен на своих собственных желаниях, чтобы жертвовать. Более того, ему бы пришлось лжесвидетельствовать и позже признаться в грехе, так как он не хотел ничего больше в этой жизни, чем взять Изабель в жены.
Он почти ожидал, что она выскажется на службе, заявив о своем собственном нежелании. Он готовился к этому, обдумывал, как будет поддерживать ее, если Грейдон попытается заставить ее дать согласие, как делал раньше. Он почти хотел, чтобы она осмелилась на это. При сложившихся обстоятельствах он понятия не имел, вышла она за него замуж, потому что действительно хотела или потому что боялась отказать.
