обратится?
— Я не считаю, я знаю.
Руль скрипит под пальцами Германа и Слава оборачивается, чтобы посмотреть. Он ожидает найти на чужом лице следы переживания или беспокойства, но находит лишь напряжение, недовольство и капельку злости.
— Вы его хоть врачу показывали или решили, что «и так сойдёт»? У него была высокая температура, когда мы в последний раз виделись.
— Да, — обрубает Герман. — Порция уколов, которые предсказуемо не помогли. Укус оборотня лечится только смертью. Но я обещал тебе дождаться полнолуния. Поэтому он всё ещё жив.
«Тебя нисколько не волнует, что он твой сын, тварь⁈»
Слава шумно выдыхает, на мгновение прикрывая глаза и заставляя себя успокоиться.
— И ты дождёшься? — спрашивает он уже гораздо спокойней и судорожно подсчитывает, сколько осталось до полнолуния, сколько у них ещё дней в запасе и сбивается от короткого, равнодушного: «Нет».
— Я уже говорил, он либо умрёт, либо обратится и это случится гораздо раньше полнолуния.
«Он умирает, — Слава сглатывает, отворачиваясь обратно к окну. — Умирает, чтобы вернуться перерожденным».
— Куда мы едем?
— Вид там красивый, — уходит от ответа Герман. — Тебе понравится.
Глава 20
— Значит, первые координаты были лишь для отвода глаз? — спрашивает Слава, когда Герман сворачивает, оставляя сияющий огнями город в стороне.
— Скорее чтобы ты задумался, — поправляет его тот с усмешкой. — Ты ведь заметил, что они были довольно близко к дому Арины. Они не могли тебя не задеть.
Поджав губы, Слава не отзывается, упрямо продолжая смотреть на сгустившуюся за пределами освещённой трассы темноту. То тут, то там в ней вспыхивают огоньки: окна жилых домов, заправка, кафе…
— Не дуйся, ты же мужчина.
Насмешливо-холодное требование заставляет Славу обернуться. Только тот не смотрит в ответ, уделяя всё внимание дороге.
— Ты действительно вырос смелым и умным, — продолжает меж тем Герман. — Немного слабым, конечно… Но это издержки воспитания женщиной. Ну да ладно, это поправимо. Думаю, мы без проблем от этого избавимся. А с окружением твоим нужно что-то делать…
Слава стискивает зубы, заставляя себя молчать, однако темнота за окном для него сгущается ещё больше, а потом и вовсе превращается в голодную пустоту. Есть только салон автомобиля и они в нём.
— Хотя Руслан с его дочерью хороши, тут никаких нареканий. Я рад, что ты с ними сошёлся. А вот с псинами ты сглупил. Я, конечно, понимаю, это воспитание твоей матери. Женщины любят всё пушистое и маленькое. Видимо и тебя приучила. Вот ты и завёл щенка. Но, честно, лучше собаку заведи.
«Ты совсем больной⁈»
Волна злости поднимается изнутри, обжигая и подсказывая решение.
«Оно единственно верное. Мертвецы не причиняют боли, — подсказывает что-то внутри, царапая острыми коготками горло и подталкивая под локоть. — Ну же».
Слава сжимает кулаки, до боли вгоняя короткие ногти в кожу и заставляя себя успокоиться.
«Мысли трезво, придурок! Он не доберётся до Ани. Вытащишь Богдана, вернёшься, и твоя стая пополнится. А потом вернёшься за Германом. Он должен сесть, а не сдохнуть! Смерть для него слишком лёгкий выход».
— Кстати, как тебе дочь Руслана? Кажется Сабина?
Брошенный на Славу взгляд горит лукавством, вызывая недоумение, которое исчезает, стоит только Герману продолжить.
— Она выросла красавицей. Слышал, вы общаетесь.
— Общаемся, — нехотя соглашается Слава, понимая, что Герман ждёт ответа, а если он и дальше не будет следить нормально за дорогой, то они обязательно куда-нибудь врежутся.
— Так что между вами?
— Мы друзья, друзьями и останемся.
— Присмотрись к ней. Охотникам лучше держаться вместе. Но если вдруг она не в твоём вкусе, то есть и другие достойные охотницы.
— Я не породистый кобель, чтобы устраивать мне вязки, — срывается Слава на злое рычание.
— Ты не оборотень, чтобы говорить о вязках! — на мгновение повышает голос Герман и тут же успокаивается, будто и не было этой вспышки. — Понахватался ты от них знатно… Но ничего, вычистим. Я займусь твоим воспитанием.
Шумно выдохнув и зажмурившись до боли, Слава откидывается на спинку кресла. Злость внутри снова поднимает свою голову, но на этот раз не обжигает, сворачиваясь тлеющим клубком под рёбрами. Будто кобра, ждущая подходящего момента для броска.
— Долго ещё? — выплёвывает Слава не открывая глаз.
— Приехали уже.
Слава распахивает глаза, чтобы тут же натолкнуться взглядом на небольшой дом на деревянном настиле. Его вовсе не было бы видно в темноте не виси над дверью фонарь.
— Люблю, знаешь ли, иногда порыбачить. А теперь отдай мне оружие и выходи, — требует Герман, глуша мотор.
— А у меня нет, — кривит губы в усмешке Слава. — Я решил не пополнять твою коллекцию.
— Ты думаешь, я поверю?
— Так обыщи. Всё равно ничего не найдёшь.
* * *
Только переступив порог дома, Слава понимает, что это скорее лодочный домик со вторым жилым этажом. Первый же полностью отдан под лодочный гараж. Слава успевает осмотреться лишь мельком, когда Герман разворачивает его лицом к стене. Ему только и остаётся, что скрипнуть зубами и стерпеть обыск.
«Ты знал, что так будет» — напоминает он себе, разворачиваясь.
— Люблю этот дом за тишину и отличную звукоизоляцию. Идём.
Хлопнув по плечу, Герман подталкивает его к ведущей наверх лестнице.
Слава не понимает о чём тот, пока не открывается дверь в комнату, и он не переступает порог.
— Да вы ебанулись, — потрясённо выдыхает Слава. — Вы реально больные…
— У него был припадок. Так лучше.
«Кому нахрен лучше⁈» — Слава чувствует, как его захлёстывает злость.
Металл наручников приковавших запястье ослабленного болезнью Богдана к изголовью кровати поблёскивает в ярком свете лампы и ещё больше бросается в глаза. Как и бледное, покрытое испариной лицо.
— Герман, ты уверен? — словно продолжая старый разговор, уточняет Леонид, и Слава бросает на него быстрый взгляд.
Тот ничуть не изменился, только под глазами залегли глубокие тени, будто он не высыпается, да волосы чуть отросли, покрывая бритый некогда череп короткой щетинкой. Точно такой же,
