что его заставили насторожиться предостережения его беспокойного покровителя. Он ответил:
— Что же, разве я дурак, что буду знакомиться с анчутками, которые глаза отводят. Я даже не знал, что такая «социалия» есть на свете. Еще сделают так, что я познакомлю их с сестрой и матерью, а они и натворят что-нибудь. Нет уже, извините пожалуста. Я не забулдыга какой-нибудь и не дворянчик, чтобы надуть меня...
— То-то же, смотри, Матвей.
— Будьте спокойны, Евдоким Мартынович.
И успокоенный Евдоким Мартынович ушел с рассеянными сомнениями, провожаемый беззлобным смехом Матвея.
— Чудак же Моргай... Распояшется с «социалией»... Ну и балда несусветная!
После этого Матвей усилил было свою конспиративность, прекратив временно почти все подозрительные беседы и дискуссии с кузнецами, но сообщение о предположенной демонстрации и необходимость подготовки к ней заставили его забыть об этой осторожности.
Перед намечавшейся демонстрацией комитетом еще раз были выпущены листовки, а на другой день после их распространения Матвей был арестован.
Давно наблюдавший за ним молотобоец Бунге видел, что у Матвея есть прокламация, неосторожно оставленная мастеровым у себя про запас. Он донес об этом мастеру и жандармам, и когда Матвей шел с работы домой, его почти около самых мастерских задержали.
IX. ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ.
Посадили Юсакова в тюрьму, и началось дело. Через несколько дней он уже был на допросе в жандармской канцелярии подполковника Артемьева, по прозвищу «Мопс». В уголке приготовился записывать показания товарищ прокурора.
«Мопс» показал Матвею найденную у него при обыске в кармане прокламацию.
— Это что такое?
— Воззвание Донского Комитета о том, чтобы рабочие готовились к первомайской демонстрации.
— Откуда вы его взяли?
— Нашел в мастерских.
— Почему я никогда не находил таких бумажек?
— Воззвание для тех, кто работает на заводах, а вы этой работы и не нюхали...
— Вы мне отвечайте так, как арестованный должен отвечать своему следователю! Я вас сгною в тюрьме!
Матвей пожал плечами. Он знал, что на допросах самое лучшее не давать никаких показаний. Нужно только было придраться к чему-нибудь. Угроза ерепенившегося на стуле жандармского охранника давала хороший повод, чтобы замолчать, но Матвея интересовал «Мопс». Поэтому он хотел посмотреть, что будет дальше.
— Это книжка ваша? Показал жандарм записную книжку, куда Матвей записывал имена соседских ребятишек — школьников в станице, которым он давал читать лубочные издания, с детства сохранившиеся у него в большом количестве.
— Моя.
— Тут в ней записи. Кто их делал?
— Я.
— Зачем?
— Для собственной надобности.
— Для какой.
— Не скажу.
— Вам хуже будет. Вы понимаете, что вы привлекаетесь за участие в тайном преступном сообществе, которое именуется Донским Комитетом Социал-Демократической Рабочей Партии. Господин прокурор, прочтите, пожалуйста, какие последствия это для арестованного влечет.
Товарищ прокурора, наблюдавший из-за столика за допросом, развернул томик «Уложения о Наказаниях».
Жандарм, приведший Матвея, еще больше вытянулся, как-будто все репрессии «Уложения» могли бухнуться на его голову, если бы он не стал торчать, а закурил, что ему давно уже хотелось, и прислонился бы к косяку двери.
В прочитанной прокурором статье значилось, что обвиняемым по ней грозит каторга.
Матвей внутренно похолодел от мысли, что угроза хоть на половину может оказаться правдой, передернул плечами, но постарался не обнаружить страха перед жуткой перспективой быть похороненным заживо в тюрьме.
— Говорите, от кого вы получили прокламации?
— Так как вы только и делаете, что угрожаете мне то сгноить в тюрьме, то загнать на каторгу, а я с своей стороны даже не знаю за что, то я отказываюсь дальше говорить что бы то ни было.
—Вы отказываетесь от показаний?
— Да.
Жандарм вспыхнул.
— Вы у меня заговорите... Я вас заставлю сказать мне все, что вы знаете. Кто к вам ходил на квартиру?
Матвей невозмутимо молчал.
— Уведите его!
Со следующего дня Матвея стали выпускать из одиночки высокого «глаголя», в которую его посадили, на прогулку. Благодаря этим прогулкам Матвей скоро установил — частью по мимолетным встречам, частью из наблюдений над окнами, из которых выглядывали заключенные, что в тюрьме рядом с ним находятся супруги Шпак, Ставский, двое Чайченко, — сестра и брат, студент Серебряков, семинарист Щербинин и реалист Брагин. Соколов был к этому времени уже освобожден и поступил работать в мастерские станицы Тихорецкой, находящейся в двенадцати часах езды от Ростова.
Кто-то из заключенных товарищей через надзирателя передал Матвею табаку и продуктов. Затем Шпак подошел в коридоре к волчку камеры и разъяснил, что Матвей может выписывать из лавочки какие ему необходимы продукты. Раз в месяц заключенные расплачивались с тюремным майданщиком за забор продуктов из кассы помощи заключенным, тайное сообщение с которой лежало на Шпаке.
Но Матвей в первую очередь попросил книг и расспросил о том, к каким последствиям может привести его арест. Узнав, что самое большее, о чем может тут итти речь — это несколько месяцев тюрьмы, он успокоился и усиленно занялся чтением.
С этого времени для него потянулись будни ряда месяцев одиночного сидения.
В последующие недели к нему стали приходить мать и Нюра на свидание. Затем последняя однажды не явилась. Мать сообщила о том, что она повенчалась с Чернышевым и живет теперь с мужем. Еще один раз она пришла — это было уже после вторичного допроса Матвея — и принесла неслыханную новость.
Оказывается «Мопс» всерьез принялся за проверку каждой бумажечки, отобранной у Матвея, и к его записной книжке отнесся, как к документу, раскрывавшему если не подпольную организацию, то по меньшей мере нескольких опасных агитаторов. Поэтому он распорядился разыскать и вызвать для допроса тех лиц, имена которых значились в записной книжке Матвея. И вот жандармы отправились по станице. Жандармы по этим записям собрали целый взвод школьников не свыше пятнадцатилетнего возраста и двинулись с ними в город. Можно себе представить, какая паника охватила гниловских казачек и казаков, когда они узнали, что их детей вызывают на допрос по делу «гарнизации» и «социалии», подписавшихся на царя заговорщиков. Родители взятых в плен босоногих шкаликов взвыли. Максимовну немедленно начали штурмовать все Гавриловичи и Гавриловны.
- Твой сыночек-то, головорез окаянный, наделал делов! Сам дошел до темной кареты и наших детей топит. Из станицы тебя выкурим. Что нам делать, если детей в Сибирь погонят?
Но увидев детишек, «Мопс» и сам обалдел от удивления. Тотчас же он, не спросив даже их о, чем бы то ни было, прогнал их и свалил вину за
