при всей глупости происходящего между нами сейчас навсегда оставалась первой, с кем у меня были отношения в этом мире.
Но если залезть чуть глубже, вспомнить всё и опуститься на уровень абстракции чуть ниже…
Руки Нинель Кирилловны поползли выше. Коснулись плеч, затем моей шеи, полезли выше. На миг мне показалось, что она решила поцеловать меня первая, но всё оказалось куда интереснее. Её тонкие пальцы легли на мои виски, а где-то из глубины донёсся голос, красивый, но гулкий, пронзивший сознание.
— Вы правда всё ещё любите меня и любили меня всё это время? — спросил этот голос.
И я ответил — беззвучно, молча, вызвав всю гамму чувств и образов, фантазий, картинок и воспоминаний о фотографиях, которые полезли из глубин памяти.
Да уж. Мне самому бывает сложно достать это из подсознания, но в каких только позах, ракурсах и сценах я не представлял предмет моего обожания.
Моего вожделения.
Щёчки Нинель Кирилловны воспылали красным. Она открыла ротик, задышала чуть шумнее, сердце забилось чаще. Я даже не сразу понял, возбуждена девушка, или оскорблена, но она не спешила вырываться из моих объятий.
— Как это… как это можно… А что, если это не любовь? Если это похоть? Вы похотливый… похотливый индюк, покушающийся на мою невинность!
— Индюк? — усмехнулся я. — Я реально похож на индюка?
— Индюк, — повторила она.
— Вы мне мозг только что вывернули наизнанку. Я уже проходил такую процедуру, так что предполагаю, вы всё видели, как есть. За одним исключением — вы видели только то, что хочет моё подсознание и моё тело, когда я оказываюсь рядом с вами. Но не то, чего хочет душа, а она хочет нечто большее, чем механическое соитие.
— Но даже если и только тело… И вы правда хотите всю эту… мерзость совершить со мной?
— А вы считаете, что это мерзость?
Она отвела взгляд.
— Я такое видела только в непристойном сборнике японских мультсериалов… Однокашница по подготовительным курсам, Марфа, показывала тут носитель, не знаю уж, откуда принесла.
— Поверьте, я уверен, мне хочется быть с вами. Да, сейчас нас будет разделять семьсот вёрст, будет разделять пропасть моих ошибок, но разве всё это невозможно решить?
— Я хочу попить воды, — сказала она, вырвалась из объятий и зашагала к водяному фонтанчику у стены. — И всё обдумать.
— Не спешите. Я умею ждать.
Терпеть не могу оправдываться и ощущать себя виноватым. Но, признаться, разговор вышел не совсем таким, каким я бы хотел. Что поделать, при любом контакте с Нинель Кирилловной остатки личности моего реципиента мигом просыпались и так и рвались наружу. Причём рвалась в том числе и худших своих проявлениях. Я показал себя не таким уверенным в себе и даже не таким решительным, как хотелось бы.
На какой-то момент даже подумалось, что стоит завязывать. Что Нинель Кирилловна — моя ахиллесова пята, которую стоит поскорее упрятать в носок чёрствости и цинизма. Но эти чувства делали меня человеком, причём человеком молодым.
— Мне категорически не нравится эта выставка, — заявила она. — Уведите меня куда-нибудь в другое место.
— Полагаю, если я предложил бы вам проводить вас до дома, либо проводить меня до гостиницы?…
— Я бы расценила это как слишком наглый и… несвоевременный поступок.
Слово «несвевременный» показалось более чем прозрачным намёком. На то, что всё ещё впереди, и что всё случится, возможно, очень скоро.
— В таком случае — прошу, — я галантно подставил руку своей даме.
Глава 33
Эпилог IV тома
Я увёл — в маленькую уютную кофейню неподалёку. Ценник, правда, оказался просто конский: чашка кофе — семьдесят копеек, круасан — шестьдесят, горячий бутерброд с карельским лососем — полтора рубля.
К тому же я совершил классическую ошибку — уселся напротив, а не сбоку. Подобная рассадка, особенно на первых свиданиях, неизбежно снижает вероятность поцелуя, особенно если стол достаточно широкий. Да и в принципе, сидеть «лицо в лицо» у многих включает режим дискуссии.
— Расскажите про учёбу, Нинель Кирилловна. Как ваши подготовительные курсы?
— Неплохо… Как видите, навык вполне раскрыт. У вас, я вижу, тоже раскрылся навык? Да и не один.
— Не один, — кивнул я.
— В том числе навык любовных похождений?
— Вы мне льстите, Нинель Кирилловна. Похождения были, но любовные ли — это для меня загадка.
— Учеба — всë хорошо… Ещë я тут познакомилась с молодым юношей… из кадетского корпуса. На утреннике абитуриентов. Мы с ним залезли на крышу. Такой неуклюжий, смешной… Это было такое безумие. Альбина так ругалась!
Уколоть получилось, хотя этот ход был ожидаемый — вполне в рамках модных во всех реальностях девичьих методичек по «проверке парня». Конечно, от девушки, только-только выпорхнувшей из-под родительского крыла, можно ожидать разного, но я успокоил себя. Весь произошедший диалог говорил о том, что я куда интереснее, она всë ещë как минимум заинтересована во мне, а как максимум — всë ещë испытывает чувства.
К тому же, со своей стороны я тоже уже изрядно дал поводов для сомнений. Ох, сложный, всë же, был случай. Начинать первые в жизни девушки сексуальные отношения после двух интрижек — «не самый простой кейс», как говорили в одной из прошлых англоязычных реальностей.
— Если вы сейчас попытались вызвать у меня ревность — вам успешно удалось, — признался я.
— Да нет, я вовсе не пыталась! Что за глупости? Вы считаете меня манипуляторшей? Да вы сам манипулятор.
— Считаю. И скоро станете настоящим профессионалом в этом, вы же телепат-дипломат? С открывшимся навыком.
— Пока мне до этого далеко… а вы же были за границей? Ах, да, тот японский плен.
— Если хотите, я могу рассказать. Без ненужных подробностей.
Я рассказал — опустив детали наших взаимоотношений с Самирой и подробности вызова «спецназа» лифтеров. Нинель Кирилловна слушала с вниманием, сильно изменившись в лице, когда я перешел к самой захватывающей части. Я сначала не понял, почему она так отреагировала на эпизод с крушением геликоптера. Потом дошло — она, как и другие мои знакомые и близкие, видела об этом в новостях. И, подозреваю, этот момент мог еë травмировать.
Но без каверзных вопросов тоже не обошлось.
— Мы говорили про ревность. Я правильно понимаю, что вы отправились в поездку со своей любовницей с работы?
— Не совсем.
— То есть любовницей она стала именно там?
Пришлось вздохнуть и нахмуриться. Перевести тему было достаточно сложно.
— Нинель… Кирилловна, когда человек оказывается в тюрьме, причём, в одиночке, причём, в бункере у японцев-извращенцев…
Она потупила взгляд, почувствовав, что перегнула палку.
— Извини…те, Эльдар Матвеевич. Не мне судить, что вы в тот момент испытывали. Я не хотела вызвать, как там говорится, травмирующих воспоминаний.
— Это было следствием одиночества и необходимости в эмоциональной поддержке. Мы общались через стенку, если это имеет значение.
— А после? Когда освободились?
— А когда освободились — впереди ещё был трудный путь домой.
— Вы меня почти убедили, что это было лишь случайной интрижкой. А те «сексуальные эксперименты», которым вас подвергали… Как это происходило?
— В специальной комнате. С огромной кроватью.
— То есть вас прямо-таки вынуждали спать с ними? Чисто механическое действие?
— Нет, чисто-механическое действие не получилось бы. Для высокого уровня сенситивности у ребёнка требуется изображать эмоции, делать всё по-настоящему.
— То есть вы совершали насилие?
— Ни разу. Скорее, некоторые из них совершали насилие надо мной нецелованным.
Взгляд снова стал игривым.
— Это каким образом? Прямо-таки бросали на кровать, и…
— Ну, не обязательно на кровать, технически это часто происходило стоя.
Нинель Кирилловна нахмурила бровки.
— Это как? Не очень себе представляю.
— Это показывать надо, — вздохнул я.
Она зарделась и отхлебнула остатки кофе. Я подумал, что раз мы коснулись темы секса — разговор даже стоит немного усугубить, но меня прервал телефонный звонок. Звонила мать, я сбросил, сказал:
— Так, на чём мы остановились…
Но зазвонили снова, и я поднял трубку.
— Что-то срочное? Я очень, очень занят.
— Срочное! Это кошмар! Заявился! Отец!
— Что⁈ Папа приехал?
Я едва не вскочил со стула.
— Да нет же, Даря, что за глупости! Отец Сида вернулся!
