является причиной моей повреждённости. Ибо поскольку один только грех — моё подлинное зло, и ничто в мире не может сделать меня грешником против моей воли, — то и ничто в мире не может против моей воли причинить мне зла, от которого бы я справедливо повредился. Более того, я нахожу, что если я взираю прямо, то всё помогает и способствует мне на пути к большей любви к моему дражайшему Спасителю. Ибо это может быть либо угодно, либо не угодно моей нижней части: если оно угодно и, избегая этого, я могу распинать и умерщвлять себя, то из такой смерти восстаёт во мне сила новой жизни; если же не могу я избежать этого [я имею в виду, разумеется, только честные и не запретные вещи], то стараюсь возвышать свой ум к Богу (словно посредством лестницы этих тварей, угодных моему внешнему человеку) и благодарю благодать Его, определившую мне это для нужды, как увещевает апостол: Кто ест, для Господа ест, ибо благодарит Бога (Рим. 14:6). Если же есть неприятные и неугодные внешнему человеку дела или приключения, — о, как дивно они мне помогают побивать мою самовлюблённость, которая, как враг, осадила меня, нападает и приводит к падению в жестокую беду! И — о, как хорошо они мне помогают в обретении тех добродетелей, которые делают меня подобным распятому Иисусу, Господу моему и Богу моему. Ибо если такие приключения неугодны и неприятны, то причина этого — то, на что они падают [или чего они касаются]; и это или имение и хозяйство, — и тогда я веселюсь, потому что становлюсь нищим и подхожу ближе к своему совершенно обнажённому Спасителю; или это земная честь, — и тогда я радуюсь, что в поругании бываю товарищем Иисусу, Который претерпел такое злословие от грешников, неся Свой крест и не обращая внимания на поношения, и стал посмешищем для людей и презрением для народа; или это касается здоровья или жизни моего тела, — и тогда мне достаточно взглянуть на моего Спасителя, исполненного боли и ран и повешенного на кресте, чтобы мой дух ободрился среди всех болезней и изнеможений тела.
И во внешних, и во внутренних напастях, мучениях и гонениях, страдания которых мне случается иногда терпеть, я обычно часто повторяю одно воздыхание, которому научится у Вас:
Если я лишь Тебя, Иисусе, имею,
То о себе совсем не радею!
Также рассматриваю я и своё великое неведение о путях и средствах, которыми я должен идти к своему совершенству; но поскольку я знаю, что мой Бог есть самая высочайшая Премудрость и Любовь, то предаю себя Ему как знающему лучше, чем я, что для меня полезно; а поскольку я люблю Его много больше, чем самого себя, то не сомневаюсь, что Его благой Дух поведёт меня ровной дорогой, если только я никогда не воспротивлюсь Ему. Более того, я знаю, что Бог любит Самого Себя бесконечной любовью, и всё творит ради Себя, и находит Себе честь из всех Своих судеб; и если я люблю Божье благоугождение и прославление больше себя самого, то всегда радуюсь о том, что присудил он мне, хотя часто они и бывают тяжелы для моей чувственности. Но что же делает всё это? Божья сила мощна в слабых.
Я могу сказать, что никогда не бываю празден; но упражнения мои всегда таковы, что если я должен прервать своё дело, то прерываю его с великим удовольствием, а если не могу я даже заняться им, то и отбрасываю его с великим удовольствием. А если мне приходится начинать его заново, то я делаю это с таким же удовольствием, хоть и не с такой же охотой и желанием, словно бы желая привести его к завершению. Ибо я считаю, что если дело должно твориться, то находится оно исключительно в руке Божьей, Премудрость Которого управлять всем добром. Хотя мы все должны прилагать полученные от Бога силы и средства для благополучного завершения всех наших добрых намерений, но в то же время мы должны быть готовы оставаться довольными тем, что ничего по-нашему (хотя бы и доброму) предположению успеха не имеет. Ибо всегда верно, что мы невежды и большей частью не ведаем, чего просим; а Бог, наоборот, есть высочайшая Премудрость, простирающаяся из конца в конец и никогда не грешащая. Потому не приличествует нам нападать на что-либо с чрезмерной зависимостью, сколь бы добрым оно ни казалось; ибо мы не можем быть доподлинно обнадёжены, этим ли хочет быть почтён наш Господь Бог. А поскольку честь Божья — единственная, на которую всегда нацелены боголюбивые души, они должны во всех происшествиях подвергаться тому, что судил Бог. Он знает куда лучше нашего, что служит для большего Его прославления. Я часто размышляю о том, что блаженство всех душ было высочайшей и наилучшей целью страдания Христова, и чего более хотел Он, если не того, чтобы горел огонь, который Он пришёл возжечь на Земле; однако видя, что после столь жестокого и горького страдания погибают столь многие души, Он не беспокоился об этом, но покорялся воле Своего Вечного Отца, который знает, как находить Свою высокую честь не менее в наказании нечестивых, чем в воздаянии святым.
Должен ли я говорить, что со мной случается, когда я смотрю на грехи, творимые в мире? Богу, проникающему в самое основание моего сердца, известно, сколь жалки они для меня, сколь сильную боль причиняют они моей душе и сколь охотно желал бы я исправить их самой своей кровью и жизнью, если бы это было возможно. Но я не позволяю им беспокоить мой ум, ибо знаю, что Бог не потерпел бы их творения, если бы не знал, как найти в них Свою честь. Я никогда не хотел бы изнемогать в сражении против греха и порока, чтобы помочь истребить их; но я познал, что это требует добродетели и совершенства, а не беспокойства и смятения ума, которые являются проявлениями слабости души. Я не позволяю беспокоить меня даже своим грехам и своим частым погрешностям и прегрешениям, ибо помню, что пишет Св. Учитель Бернгард: Когда праведный падает, то Бог поддержит руку и творит чудо в том, чтобы сам грех способствовал его праведности; ибо мы знаем, что любящим Бога всё идёт на пользу. Не служат ли для нашей пользы и те падения, через которые мы становимся смиреннейшими и осторожнейшими? Если я вижу, что заблудился, то
