– Ты призналась, что завидовала мне… но завидовать было абсолютно нечему. Да, родители выполняли любой мой каприз, но они меня не любили. Не любили по-настоящему… только напоказ. Меня вообще никто, кроме тебя, не любил. Я поняла это, но поздно…
– Но я бывала у вас в гостях. Я видела, что они тебя обожают…
– Только на людях. Только для того, чтобы всем демонстрировать свою идеальную жизнь. Идеальную дочь. Идеальную семью… но это была лишь иллюзия.
– Но это никак тебя не оправдывает.
– Знаю. Я просто… хотела, чтобы ты знала, что наша дружба не была сплошной ложью. Только осознав, что теряю, я пыталась сделать все, чтобы ты не узнала, кто мать Миши…
– Я не смогу тебя простить. Прежде всего – за то, что ты сделала со своим ребенком…
– Я тоже не смогу себя простить. Но я… надеялась, что хотя бы тебе станет легче…
Ее пальцы снова вдавились в стекло, словно прося последнего знака внимания… Я инстинктивно прижала в ответ ладонь, прикрыла глаза…
– Прощай, Злата, – донеслись до меня слова бывшей подруги.
Когда я распахнула глаза вновь, рядом никого уже не было.
Глава 43
Нужно было рассказать все мужу. Сложить все случившееся в единую картину, поговорить начистоту и… решить, как дальше со всем этим жить.
К моменту, когда я после исповеди Даши снова сумела пошевелиться, ожить, сдвинуться с места, уже наступил вечер. Я наощупь нашла на столе, за которым сидела, переваривая все услышанное, свой телефон и, не раздумывая, набрала мужа.
Он ответил почти мгновенно. Словно только и ждал этого звонка. И в голосе его слышалась неподдельная радость, которая заставила меня вновь ощутить себя важной… нужной.
– Злата? – выдохнул он и после небольшого промедления вдруг встревожился:
– Все в порядке? Как ты? Как… наш ребенок?
Наш ребенок… мы так редко говорили о том, кем нам в скором времени предстояло стать… вместе или раздельно, но все же. Мы настолько погрузились в себя, в кучу сопутствующих проблем, что теперь эти его слова звучали как откровение. И я осознала вдруг, насколько важно мне было их услышать.
– Все нормально, – выдавила сквозь ком в горле. – Поговорить надо. Ты дома?
– Точно ничего не случилось? – еще больше забеспокоился Валера. – Я могу приехать сам, если нужно. То есть мы…
Мы… Он и Миша. Мальчик, звавший меня мамой. И почему я сейчас чувствовала себя почти что предательницей по отношению к нему?.. Ведь это меня не касалось. Но как можно оставаться равнодушной, когда кто-то так нуждается в тебе, так верит… так ждет?..
– Не надо, – хрипло произнесла в динамик. – Мне все равно нужно кое-что взять… из вещей.
Повисла пауза. О чем он думал сейчас? Чувствовал ли разочарование от того, что я дала понять – приезжаю не насовсем? Или просто не знал, что еще сказать мне?
– Скоро буду, – оборвала я это мучительное молчание и, быстро собравшись, направилась на выход из дома.
Не знаю, чего ждала, открывая дверь такой знакомой, такой родной квартиры… Хотела ли убедиться, что Миша забыл меня и я больше ничего ему не должна? Или надеялась на обратное, желала почувствовать себя вновь необходимой?
Но когда он кинулся мне навстречу, когда обнял так, будто не было этих недель… Я поняла: как бы странно это ни выглядело со стороны, но для меня это было правильно. Обнимать в ответ хрупкое тело, возвращать то тепло, с каким он ко мне тянулся…
– Мама, ты вернулась, – пролепетал он, сжимая мою шею – крепко, но как-то очень бережно, трогательно.
И в этот момент в моей голове уже твердо возникло осознание: я не хочу бросать этого мальчика. Какие бы трудности ни ждали впереди.
А когда я выпрямилась, намереваясь подойти к мужу и начать трудный разговор, ощутила, что не могу сдвинуться с места. Потому что крепкие руки вдруг прижали меня к себе, без слов, без просьб, просто… обнимали так, что все фразы вдруг показались лишними и пустыми.
Я не вырывалась. Я стояла и просто пыталась прислушаться к себе. К тому, что чувствую. К тому, что ощущаю теперь, зная, что муж мне не изменял… во всяком случае, по своей воле.
И с облегчением осознала, что былого отвращения от мысли, что он этими же руками касался другой женщины, больше нет. Но были и другие сомнения. И с ними тоже предстояло еще разобраться.
Мы стояли, обнявшись: трое людей, невольно между собой связанных. Между мной и мужем находился Миша, продолжавший обнимать меня, цепляться, словно боясь, что я вновь исчезну…
Я не знала, сколько мы простояли вот так, словно единое целое, прежде, чем муж разжал объятия, и я, погладив Мишу по голове, мягко сказала:
– Да, я вернулась. И мы с тобой теперь прочтем вместе много книжек… но сначала я поговорю с папой, ладно?
Он понимающе кивнул. Слишком серьезный для ребенка, словно бы знающий куда больше, чем следовало для его пяти лет…
– Так значит, ты вернулась? – негромко спросил муж, когда Миша ушел в гостиную и взялся за рисование. Я увидела в его руках тот самый альбом, что купила ему сама…
– К нему – да. А к тебе… пока не знаю.
Он сжал губы, словно пытался сдержать эмоции, рожденные моими словами. Все его тело будто окаменело, но он все же твердо сказал:
– Ты хотела поговорить. Иди на кухню, я сейчас подойду.
Я без лишних слов прошла в просторное помещение, обвела его взглядом, словно пытаясь узнать, вспомнить ту жизнь, что еще недавно вела в этих стенах. На удивление, муж поддерживал в квартире вполне сносный порядок… или ему помогал Миша?..
Мой путешествующий взгляд наткнулся на ноутбук Валеры, забытый им на столе, с открытым почтовым ящиком… Я вовсе не собиралась читать его переписки, но одно слово привлекло мое внимание…
«Предложение возглавить проект в Дубае»…
Дубай?..
Я невольно подалась ближе, кликнула на письмо и ощутила, как с каждым прочитанным словом тело все больше, все крепче охватывает холод… Валере предлагали перебраться в другую сторону на пару лет минимум… В своих ответах он уточнял подробности – так, словно переезд был делом уже решенным…
И меня в это все он даже не подумал посвятить. Снова… Даже теперь, когда знал, что я беременна… что мне нужна будет его помощь…
Послышались шаги. С горящими от обиды и непонимания глазами я повернулась к мужу и коротко бросила:
– И когда ты собирался сообщить мне о том, что уезжаешь в Эмираты?
Поначалу он замер. Перевел равнодушный взгляд на ноутбук, потом – на меня.
Каждая секунда его молчания казалась мне пыткой, безмолвным приговором. Показалось, что даже воздух нагрелся от повисшего между нами напряжения…
