— В такой денек… даже не представляю жизни в другом месте.
В речи Стилуэлла слышался мягкий говор жителя Новой Англии. Он искоса поглядывал на Кэмпбелла, щурясь сквозь очки с половинками стекол. Несмотря на жару, доктор был в плотном твидовом костюме и бабочке. Они пожали руки, и Стилуэлл провел гостя на вымощенную шероховатыми плитами террасу, где стояли чугунные столик и стулья.
— Могу я предложить вам чаю со льдом? — На подносе были приготовлены кувшин, серебряные ложки и два стакана со льдом и мятой. — Секрет моей жены — добавлять чуточку имбирного эля. Она с юга… как и вы.
Наполняя стаканы, доктор сообщил, что миссис Стилуэлл скончалась три года назад, и вскоре он оставил врачебную практику. Кэмпбелл сообразил, что старик работал, уже сильно зашкалив за пенсионный рубеж. На вид ему было не меньше восьмидесяти. Они помолчали. Сыщик раздумывал, как подступиться к интересующей его теме, и тут Стилуэлл спросил:
— Чем могу быть полезен, мистер Армур? Пациентов я уже не принимаю, а вы, сдается мне, не медик.
По телефону Кэмпбелл не распространялся о цели визита и своем занятии. Он опасался, что частный сыщик, рыскающий в лесной глуши, будет нежеланен.
— Я компьютерный аналитик. — Кэмпбелл прокашлялся. — О вас мне рассказала Клодия Дервент из Йельского университета. Когда-то давным-давно вы передали ей сведения об одном своем пациенте — мальчике, который страдал, если это слово уместно, синестезией.
Стилуэлл покивал:
— Да, она опубликовала в «Нью-Йорк таймс» письмо, в котором приглашала всех заинтересованных лиц участвовать в исследовании. Я написал ей отчасти для того, чтобы она подтвердила мой диагноз. Но еще потому, что этот случай имел кое-какие особенности.
— Мальчик чувствовал «вкус» музыки, да?
Доктор смотрел открыто и дружелюбно:
— Что конкретно вас интересует, мистер Армур?
Ответ был заготовлен. Говорить о расследовании сейчас не имело смысла — может, все это никак не связано с убийством.
— Вообще-то, интересуется моя жена. В Тампе она проводит исследование в области клинической нейрофизиологии. Там у них открыта программа по эпилепсии, и она изучает параллели между височными спазмами и синестезическим впечатлением.
Это было не так уж далеко от того, чем занималась Кира.
— Понятно. — Взгляд доктора остался дружелюбным, но морщины у рта стали резче. Казалось, он видит вруна насквозь.
— Я, знаете ли, у нее на посылках. — Кэмпбелл выдал усмешку, которая взбесила бы Киру. — Вот если бы удалось разыскать вашего пациента… — Он старался говорить непринужденно. — Док, вы случайно не знаете, что с ним стало, а?
— В последний раз я его видел, когда он был маленький… лет двадцать пять назад, а то и больше. Даже не знаю, где его искать.
— А ваша картотека пациентов?
Стилуэлл рассмеялся:
— Ни один врач долго ее не хранит.
— Вы помните имя мальчика?
— Конечно. Его звали Эрнест Ситон… — Доктор смотрел поверх очков, будто ожидая отклика. — Похоже, вы не знаете его историю?
Кэмпбелл помотал головой.
— Я думал, профессор Дервент вас просветила.
Доктор неспешно отхлебнул чай.
— Эрнест — единственный, кто уцелел в семейной трагедии, мистер Армур. — Старик поставил стакан и продолжил: — Ситоны жили на отшибе, в усадьбе под названием «Небесное поместье», что на гряде в сторону Колбрука. Это случилось в засуху, которая была здесь летом семьдесят девятого. Однажды после пьяной свары отец семейства перерезал жене горло, а потом из двенадцатого калибра ухлопал себя. Черт-те что и море крови. Тела обнаружила домработница, когда утром пришла на службу.
— Надо же! — Кэмпбелл пытался скрыть возбуждение. — Я понятия не имел.
— Крайняя жестокость. Кое-кто говорил, что Джун Ситон это заслужила, но муж просто искромсал бедняжку, буквально распустил на ремни.
— А мальчик? Он был при этом?
— Перемазанного материнской кровью, его нашли в чулане. Орудием убийства стал кухонный нож, такой, знаете, с кривым лезвием и двойной рукояткой. Как же он называется… итальянское слово… меццалуна. Никто не знает, видел ли мальчик убийство.
— О господи… — Кэмпбелл покрутил головой. На горле его задергалась жилка. — Наверное, видел… боже, представить невозможно…
Стилуэлл коротко взглянул на сыщика.
— Эрнесту было девять. Единственный ребенок. О том, что случилось, он не говорил ни с полицейскими, ни со мной — ни с кем.
— Вы знали его родителей? Они были вашими пациентами?
— Это поселок, мистер Армур, тут все друг друга знают. Я не был их семейным врачом, мы вращались в разных кругах, но отношения были теплые. Гэри Ситон вел зубоврачебную практику в Торрингтоне. Джун была родом из среды повыше, ее тянуло к чему-нибудь художественному. Она держала здесь магазин старинной одежды, какое-то время это ее забавляло. «Небесное поместье» всегда принадлежало роду ее матери, здешним потомственным аристократам.
— Почему говорили, что она это заслужила?
— Наверное, из-за слухов об ее неверности. Она была красавица, такая, знаете, в ком чувствуется порода, столичный шарм и этакая стервозность. Гэри был ей не пара. Вероятно, его пьянство тоже сыграло свою роль. История печальная, но, слава богу, больше никто не пострадал. Дознание установило, что третья сторона тут не замешана.
— Не считая мальчика.
— Да, конечно. Эрни. — Доктор помолчал. — Вот потому-то вы здесь.
— Каким же надо быть человеком, чтобы так обойтись с собственным ребенком?
— Знаете, мистер Армур, историю не замалчивали, однако широкой огласки избегали. Боялись, что прискачут нью-йоркские репортеры, но, к счастью, обошлось. Норфолк — не то место, где купаются в скандальной славе.
— Конечно, я понимаю. Меня интересует только мальчик.
Доктору было легче разговаривать, опустив голову. Но он сделал над собой усилие и пристроил подбородок на руку, чтобы видеть глаза собеседника.
— Вас позвали на место происшествия? — спросил Кэмпбелл.
— То есть как врача? Нет, мои услуги не понадобились. Во всяком случае, тогда. Бабушка Нэнси — миссис Калверт, мать Джун Ситон, — привела ко мне мальчика месяца через два после трагедии. Когда-то я лечил ее мужа от депрессии, и она хотела знать мое мнение. Нэнси возила внука в Нью-Йорк на консультацию к известному детскому психологу. Там ей сказали, что мальчик получил сильнейшую психическую травму и вдобавок есть подозрение на шизофрению.
— Еще бы — пройти через такое и не свихнуться!
— Вообще-то, детская психика весьма эластична. Я осмотрел мальчика. Пожалуй, он был слегка замкнут, но довольно уравновешен, если учесть все произошедшее. Он приходил ко мне раза три-четыре. Мы с ним сидели вон там, в моей летней приемной.
