Пролог
Может быть, еще очень и очень не скоро, но придет время, когда, машинально ответив на телефонный звонок, я вдруг подумаю: наверное, звонит она — сообщить, что с ней все благополучно.
О детях тревожишься, даже когда они вырастают и уходят из дома. За них переживаешь, даже когда их нет и уже не будет рядом.
Если все-таки исчезает желание повернуть время вспять, если все же уходит надежда проснуться и понять, что все было лишь страшным сном, то этой стадии я пока не достиг. Наверное, пережить горе труднее, когда пострадали твои близкие. После смерти Софи мы стали иными. Убийца расправляется не только с жертвой, он убивает и частицу ее родных. Той ночью он убил частицу Лоры и меня.
Я стараюсь представить его, нашего убийцу: это существо без совести, которое ни в грош не ставит чужую жизнь, бесчувственно к боли и опустошению, оставленным за собой, это нелюдь (по крайней мере, в моем понимании), которая, однако, разгуливает на свободе и живет-поживает.
Наверное, стоило поделиться своими озарениями с незнакомыми мне людьми, чьи жизни он разрушил, и дать им совет. Казалось, собственный опыт снабдил меня исключительным пониманием того, через что им приходится пройти. Я им очень сочувствовал. Даже теперь я считаю, что в происшедшем отчасти виноват я сам. Надо ли об этом писать, думал я. Написать хотелось.
Но что-то меня удерживало.
Флоренция
Сам Меткаф в одном исподнем сидела на полу в своей излюбленной позе — по-турецки; Мария Каллас изливала душу в «Ebben, ne andro lontana» Каталани,[1]и Сам думала о том, что уже давно пора сбежать от этой чертовой жизни. Зазвонил телефон.
Через четыре дня она улетала домой в Бостон, навсегда покидая Флоренцию. Оголившаяся квартира в районе Олтрарно — без картин на охряных стенах, почти без мебели, но с грудой готовых к отправке картонных коробок и ящиков — напоминала затрапезный зал ожидания, и все же от расставания с местом, хранившим столько воспоминаний, в душе свербело.
Сам сняла наушник.
Здесь ее ничто не удерживало. Уже с месяц Федерико не давал о себе знать, и она не ждала, да и не хотела, чтобы он вновь объявился. Хотя, кто знает, — Сам прикрыла глаза, — вдруг говнюк захочет попрощаться.
Телефон продолжал звонить — это уже действовало на нервы. Любой нормальный человек давно бы понял, что ее нет дома.
Пухлыми пальчиками Сам отерла глаза, отчего очки взгромоздились на лоб, и сощурилась на часы над древней газовой плитой, привычный циферблат которых — невероятно безвкусное творение, за годы ламинированное кухонной копотью, — являл собой репродукцию Леонардова «Благовещенья».
Без одиннадцати двенадцать.
Она запомнит точное время звонка.
Встав на колени, Сам взглядом поискала телефон и за шнур выудила его из-под груды бумаг.
Рука ее слегка дрожала. Господи, пусть это будет не Федерико…
— Pronto?[2]
— Алло… Это Сам? Сам Меткаф?
Сам порциями выдохнула.
Молодой дружелюбный голос с американским акцентом был незнаком — к сожалению, молитву услышали.
— Кто это?
— Ваш номер дал мне наш общий знакомый Эд. Он обмолвился, что скоро вы уезжаете… Хотелось бы поговорить о Софи…
— Вы ее знали? Погодите, кто говорит?
— Да, мэм, удостоился чести. — Человек испустил глубокий, слегка наигранный вздох. — Истинный ангел… Заговорит, и видишь все цвета радуги.
Что-то здесь не так.
— Послушайте, мистер… Извините, кто, говорите, дал вам номер?
— Называйте меня Стражем, — тихо сказал незнакомец, вопросительно приподняв интонацию в конце фразы.
— Кем вас называть? — Сам подавила смешок.
— Мы не встречались, но… думаю, оба знаем, почему я звоню.
Впервые кольнула тревога.
— О чем вы, черт побери?
— Всего лишь о том, что после несчастья с Софи лучше бы не ворошить прошлое. Никто ничего не знает. Пусть все так и останется.
В конце предложения голос вновь поставил вопросительный знак.
Сам покрылась мурашками: господи, это же тот самый звонок, которого она боялась и ждала так долго, что уже решила, будто о ней забыли.
— Чего вы хотите?
— Наверняка этого хочет она, когда смотрит с небес… — тихо проговорил Страж.
Сам шваркнула трубку на рычаг.
Через минуту телефон опять зазвонил. Сам не ответила. Она обхватила себя за живот и, глядя на свои голые руки, безостановочно раскачивалась.
Прошло пять звонков.
В ночных кошмарах звонок обрывался, прежде чем она успевала ответить. Сам просыпалась в поту, рука ее тянулась к молчавшему телефону. Теперь казалось, что кошмар больше не повторится.
Все-таки легче.
Часть первая
1
— Ты уверен, что это нужно? — спросила Лора.
— Что за вопрос?
— Все напомнит о ней.
На секунду я онемел. Лора смотрела перед собой.
— Потом не говори, что я не предупреждала.
Мы припарковались на Борго-Сан-Фредиано напротив входа в студию. Такси превратилось в удушающую парилку.
— Раз уж мы здесь, давай зайдем, — сказал я, стараясь не выказывать раздражения, поскольку и так уже запаздывал на очередной разговор в квестуре. — Я вернулся не за тем, чтобы все забыть.
— Я тоже не на экскурсии! — огрызнулась Лора.
Ее разозлило мое предложение осмотреть фрески Фра Анджелико[3]в Сан-Марко, пока я торчу в полиции.
— Милая… все будет хорошо. Просто давай с этим закончим.
Понятно, что она нервничала перед встречей с Бейли Грантом и рисунками Софи. Одиннадцать месяцев назад, забирая вещи дочери, я понял, что увидеть ее работы (многие незаконченные) — все равно что заново ее потерять. Тогда Лора не нашла в себе сил пойти со мной. Теперь ей будет тяжелее, гораздо тяжелее.
