но, если честно, я и у этих ваших лучших дам их что-то не заметил.
– Не слушай его, – успокоил Ларс. – Исключения бывают. Сам встречал.
Исключение или нет, Лада точно не была глупой. Лексий имел шанс в этом убедиться, когда узнал её получше – он провёл с ней достаточно времени той осенью и зимой. По-детски легкомысленной – да, и ещё слегка балованной, но не глупой точно. Она была единственным ребёнком в семье, родители души не чаяли в сокровище-дочке и ничего не жалели для её счастья. Её оберегали от всего плохого; Лексий, если честно, вообще сомневался, что Лада знает, что в мире существует зло. Ну, может, в книжках читала… Ей никогда не приходилось самой решать проблемы, у неё не было ни горестей, ни забот, все вокруг её любили – потому что было за что, – восхищались ею и хотели ей добра. Естественно, что она в свои двадцать так и осталась прелестной, смешливой, наивной и искренней девочкой… Лексию было с ней невообразимо легко. Он готов был поклясться, что она мерцает каким-то особым, внутренним светом, от которого печали угрюмыми пауками забиваются в тёмные углы, и от са́мой грустной осени становится не так тошно…
После служб седьмого дня Лексий ждал её в холле – и каждый раз был вознаграждён радостью, вспыхивающей у Лады в глазах. У неё были удивительные глаза: светло-карие, с золотисто-оранжевым отблеском – цвета янтаря… Иногда двое странных прихожан так увлекались беседами о какой-нибудь чепухе, что забывали уйти до тех самых пор, пока младший служитель не гасил последние свечи и не подходил к дверям, многозначительно позвякивая ключами. Девушка-трясогузка умела делать время абсолютно неважным…
Совершенно случайно узнав, что у неё день рождения в предпоследнюю декаду осени, Лексий отважился подарить Ладе цветы. Это были стройные, тонко пахнущие синие ирисы на длинных стеблях, и по её просиявшему лицу Лексий сразу понял: угадал. Вернее, услышал… Учёба пока безвозвратно вышла для него на второй план, но он всё равно сам замечал, что делает успехи. Время, когда он искал в библиотечных книгах сухой тополиный листок, давно прошло; теперь Лексий, хоть и ценой немалого усилия, находил на книжных страницах карандашные отметки – куда как более высокий уровень мастерства. Бран не хвалил его вслух, но Лексий видел по его глазам, что учитель не собирается брать назад некогда данную перед царём оценку…
Старшая госпожа Горн встречала дочь из храма на своём экипаже. В один особо ненастный день, когда на улицу даже выглянуть было страшно, они обе в один голос настояли на том, чтобы господин волшебник позволил им подвезти себя до школы. Так Лексий познакомился с матерью Лады. Позже, в редкие погожие деньки, он пару раз сопровождал их обеих на прогулках в одном из грандиозных урсульских парков; потом осень полностью взяла своё, климатические условия напрочь перестали располагать к светскому променаду, и тогда Лексия пригласили на званый ужин.
На самом деле, это, наверное, ни к чему не обязывало и ничего не решало, но Лексий всё равно словил мандраж не хуже, чем перед последней пересдачей. Шутка ли – родители дамы сердца! Нужно произвести хорошее впечатление, а ты понятия не имеешь, как вести себя в приличном доме! Вилку для омаров от десертной вилки не отличишь… Здесь-то, в школе, всё по-простому, студенты – они и в параллельном мире студенты, а там?!..
Когда глубоко сочувствующий всей этой романтической истории Ларс заботливо осведомился, всё ли у него хорошо, и Лексий поделился с ним своими тревогами, друг от души расхохотался.
– Нашёл, из-за чего изводиться! Нет, я серьёзно, дедуля моей чудесной двоюродной кузины, по слухам, всю жизнь ел исключительно с помощью карманного ножа, и его сын тоже не имеет привычки слишком усложнять. Господин Горн вообще уверен, что премудрости этикета – ненужные выдумки для тех, кому больше заняться нечем. Чтобы угодить всем у него в доме, достаточно не кидать объедки под стол собакам и не вытирать руки о скатерть. Всё пройдёт на ура, вот увидишь.
Лексий, если честно, уже устал считать, сколько раз этот человек оказывался прав.
Господин Горн был типичным отцом юной красавицы из какой-нибудь комедии: крупный, лысеющий и краснолицый, он ел больше всех, пил и того усерднее, без умолку болтал басом и пытался остроумно шутить. У него не получалось, но он сам первым так заразительно смеялся над своими же шутками, что не присоединиться смог бы только законченный сухарь. Быть может, кто-то назвал бы этого мужчину простаком и увальнем, а его супругу – толстухой, которая никак не может смириться с тем, что ей давно уже не двадцать, но Лексию они виделись самыми милыми людьми на свете. И, кажется, он всё-таки смог им понравиться. По крайней мере, приняли его ласково, а Лада, выбежавшая к столу в шуршащем голубом платье, очень просто и спокойно села совсем рядом с ним, на соседний стул… И тогда все сальные анекдоты, все ворчащие под столом собаки и все этикеты на свете точно стали совсем-совсем второстепенны.
В тот день Лексий впервые подумал, что, может быть, этот мир не так уж и плох. Нет, не для постоянного проживания, но… так уж и быть, ещё сколько-нибудь один конкретный землянин в нём протянет.
Глава девятая: Что всех нас ждёт
То ли история с загадочными смертями наконец забылась, то ли притягательность профессии перевесила страх, но в новый набор в школе появилось аж одиннадцать новеньких.
Они пришли с разными целями – это было видно даже невооружённым взглядом. В ком-то мгновенно угадывались честолюбцы, ищущие короткий путь к богатству и почёту. Ещё парочку, судя по их рассказам, кто-то взял на слабо́, и ребята банально выполняли пари («Этих надолго не хватит,» – критически заметил Элиас и, наверное, был прав). Самой загадочной птицей из всех был лучший человек по имени Бертрам Лоре́йн – хотя на птицу этот красавчик с гладко зачёсанными назад тёмными волосами и неприятной улыбкой как раз-таки не был похож. Скорее, смахивал на змею.
Как выяснилось, они с Ларсом были знакомы.
– Халогаланд! – притворно обрадовался Лорейн, впервые столкнувшись с ним в столовой. – Сколько лет, сколько зим! Как поживает маленькая госпожа Николетта? Научилась покрепче запирать окна на ночь?
Глаза Ларса опасно сузились – Лексий уже очень хорошо знал этот прищур.
– Только тронь одну из моих сестёр, – негромко сказал Халогаланд, – и кончишь жизнь навозной мухой.
После, когда Лексий полюбопытствовал, что за история кроется за этим
