— Я это так не оставлю! — завывает он по инерции, сдавая позиции. Он выскакивает за дверь, как ошпаренный.
Я прожила с ним восемь лет. Он никогда голос не повышал, а тут разошелся… Получается, я его совсем не знала. А может, просто случай не подворачивался. Никто ж ему в нос не давал в этом доме.
— Лика, ты как? — берет меня за плечи Одинцов и тревожно заглядывает в лицо. — Ты побледнела. Тебе плохо?
— Мне хорошо, Саш. Ты даже не представляешь, как мне хорошо, — смотрю ему в глаза. — У тебя кровь, — киваю на руку. — Только я первая, ладно? Мне умыться нужно.
— Я тебя не отпущу, — топает он за мной вслед, придерживая за талию. Непривычно заботливый. Но что я знаю о нем? Ничего. Я вон восемь лет с человеком жила и не знала, каков он. А тут — сплошные темные пятна и пробелы.
Я умываюсь. Одинцов стоит в проеме. Я слышу его дыхание — шумное, словно он стометровку пробежал. Затем он моет руки, а я держу полотенце.
— Саш… ты иди, ладно? Мне вещи нужно сложить. А то прибежит опять шашкой махать за свое добро.
— Крохобор, — ругается он сквозь зубы. — Лик, тебе есть куда уйти?
— Есть, конечно, — медлю я. — Родительская квартира. Пустая стоит.
Он понимает меня с полуслова. Мы с Гошкой там не стали жить. Ни он, ни я. Но квартира стояла пустая. Мы не смогли туда даже квартирантов пустить. А теперь я вернусь туда, где мы все вместе были счастливы. Может, это и не так плохо на самом деле. Страшно только немножко — возвращаться в прошлое.
— Если не хочешь, я что-нибудь придумаю, — лицо у него сейчас тяжелое. И я жалею, что улыбчивый Одинцов снова спрятался куда-то глубоко.
— Я хочу, — вздыхаю. — Кажется, хочу. Не чувствую тяжести или неприятия. Очень даже хорошо, что бывший муж показал сегодня свое лицо. Наверное, попроси он меня съехать отсюда сразу, я бы с кровью отрывалась. А так… почти ничего не чувствую, кроме того, что мечтаю отсюда уехать как можно скорее.
— Я помогу тебе, — от Сашки веет надежностью. Он готов здесь все перевернуть.
— Не надо. Я сама. Возьму только свои вещи необходимые. Оставлю ему брендовые шмотки — пусть носит на приемы. Ну, и из кухни все вынесу, — улыбаюсь, — там все мной куплено. Думаю, из-за сковородок Рубин драться не будет. А мне они нужны. Люблю готовить. Ты иди, ладно? Прости, что так вышло. Но мне как-то не до прогулок сейчас.
— Да брось ты, Егорова, — говорит он с досадой, — я все понимаю. Ты одна хочешь побыть, да?
— Хочу, — говорю честно. Мне бы сейчас немного посидеть в тишине, с мыслями собраться.
— Тогда звони. Машину там подогнать помогу. Или что скажешь.
Я киваю, и он почти уходит. Я его останавливаю в дверях.
— Саш? — он оборачивается так, словно готов землю перевернуть. — Спасибо тебе за все. И за тот удар — отдельный поклон. Ты только подстрахуйся, ладно? Рубин слова на ветер не бросает. Небось помчался побои снимать.
— Ну, пусть рискнет, сунется, — играет Одинцов мускулами. И мне становится совсем хорошо.
Я почти выталкиваю его за дверь и закрываюсь на замок. Чтобы не искушаться. Потому что, наверное, хотела бы посидеть с ним в тишине. Чтобы он держал меня за руку, а я опиралась на его плечо, слушала, как он дышит. Мой Сашка Одинцов. Тот, кого я так и не смогла ни забыть, ни вычеркнуть из своей жизни.
43. Он мой!
Одинцов
Тренер по боксу говорил, что мне не хватает спортивной злости. Что при всех моих великолепных данных, я бесперспективен. Может, поэтому меня не огорчало, что я никогда и не пытался зайти дальше тренировок и не испытал величие триумфа на ринге. Но сегодня явно мой день, потому что на несколько мгновений меня накрыла и эйфория, и ярость.
Я радовался, что это моральное ничтожество получило в нос. Я злился, что не могу этот студень в штанах как следует отдубасить. Я вообще жалею, что молчал. Он посмел на мою Лику гадости говорить, тварь! Но то, что я промолчал, все же плюс: я мог его убить. Контролировать себя было очень сложно.
Лика меня выгнала. Выпихнула. Наверное, я огорчился немного, но как бы сами по себе нарисовались обстоятельства, которые я для себя желал — нет, жаждал! — прояснить. И в этом мне мог помочь лишь один человек.
— Что желаете? — администратор на входе, окинув меня быстрым взглядом, моментально оценила мой статус. Не знаю, о чем им говорят джинсы и футболки, но такие девушки каким-то шестым чувством угадывают, что перед ними перспективный клиент.
— Стрижку, — киваю я на мужской зал, — вон у того мастера.
— К сожалению, у нас только по записи, а сегодня выходной день, — частит девушка. У нее розовеют щечки. Она не хочет упускать выгодного клиента. — Но я сейчас посмотрю, на какое число вас записать.
— На сегодня, — упорствую я, а она быстро перебирает лапками, роясь в своем компьютере, где у нее, наверное, не только запись клиентов, но и досье на каждого заведено.
— Ближайшее «окошко» — в среду, но, возможно, мы что-нибудь придумаем, — журчит она, гипнотизируя и уговаривая.
Пальцы ее порхают над клавиатурой, а я желаю только одного: добраться до Ликиной подружки. Могу и до вечера потерпеть, но не терпится почему-то.
— Не желаете ли сделать маникюр? — какая цепкая и целеустремленная особа! — А пока вас будут обслуживать, может, что-то придумаем и со стрижкой, — улыбается на все тридцать два зуба.
— Мне нужен только этот мастер, — снова киваю в сторону Анны.
— Я прекрасно вас поняла с первого раза, — продолжает она тянуть улыбку, как силиконовый шнур. — Ну так как?
И я соглашаюсь. Делать мне все равно нечего: я все дела отложил, чтобы побыть с Ликой, а время убить нужно. И пока мне делают ванночки для рук, пилят ногти и черт знает что еще делают, я напряженно думаю, но умного ничего в голову не приходит.
Мне нужен информатор, но нет гарантии, что Анна захочет вообще со мной говорить. Она показалась мне авантюристкой, которая готова на подвиги Лику подтолкнуть, но и не выдать — тоже.
— У меня для вас прекрасные новости! — чуть ли не танцует администратор. — Я договорилась с мастером, она вас примет.
