Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Должно быть, богатые иногда чувствуют себя так же, ведь и они порой предпочитают путешествовать инкогнито, потому что это безопаснее или просто приятнее. Например, принц Альберт, будучи в 1970-х годах студентом американского колледжа, старался походить на других и называл себя просто Эл Гримальди. Примерно из тех же соображений лорд Кеннет Томпсон почти неизвестен в своем родном городе Торонто, хотя он один из богатейших людей мира, а также один из самых влиятельных издателей. Он не фотографируется, потому что не хочет лишаться возможности купить пару носков со скидкой в магазине напротив своего офиса (а ведь этим магазином владеет он сам). В то же время при необходимости богатые всегда могут взмахнуть крылышками, чтобы поразить нужных людей. Отсюда и все упоминания школ, ресторанов, курортов и знаменитых друзей, служащие своего рода кодом (как и тонкий аромат мотылька), позволяющим отличить достойных от недостойных. Они одеваются скромно, но почти всегда в их одежде есть намеки: пальто из габардина оторочено стриженой норкой, а у простой белой блузки есть характерный для Burberry клетчатый узор на внутренней стороне воротника, где его смогут разглядеть лишь те, кого владелец подпустит поближе. То, что кажется обычной хлопчатобумажной рубахой, на самом деле изделие от Borelli – лучшего в мире производителя – стоимостью 340 долларов, и те, кто может позволить себе такую вещь, узнают ее по сиреневым строчкам.
По этой же причине есть места вроде Монако, Палм-Бич и Аспена, которые существуют для богатых людей, собирающихся там, чтобы уступить соблазну показать себя во всей красе, соблазну, который им приходится сдерживать дома. Ювелир с Уорт-авеню отметил, что бостонцы «сильнее всех сопротивляются» покупке вычурных украшений, «но зато приобретают самые большие». Палм-Бич, как признался другой местный житель, – «это одно из последних мест в мире, где все еще можно появиться на людях в серьезных драгоценностях», а чтобы так было и впредь, полиция постоянно проверяет номерные знаки автомобилей, въезжающих по мостам в город. В Монако тоже не жалеют сил, чтобы женщина могла спокойно возвращаться домой в 4 часа утра со всеми своими бриллиантами или даже оставить их на переднем сиденье «бентли» вместе с ключами в замке зажигания, а утром найти все на прежнем месте. У полиции Монако 81 видеокамера; они расставлены на всех улицах и в общественных местах этой страны размером с небольшой город.
«Моя подруга шла как-то ночью домой и услышала за спиной шаги, – рассказывала мне одна женщина за бокалом шампанского. – Она пошла быстрее, но преследователь не отставал. Она подбежала к телефону, набрала полицию, а офицер ответил: „Здравствуйте, мадам Дюбо. Он один из наших и провожает вас домой“».
Но выбор скромного недемонстративного поведения объясняется не только соображениями безопасности. Даже в своем безопасном мире богатые считают хвастовство неуместным. Хвастуны часто считают это проявлением зависти, если вообще обращают на это внимание. Таков и подтекст популярного анекдота о том, как принцесса Маргарет отреагировала на бриллиант от Cartier, который носила Элизабет Тейлор: «Он такой большой. Слишком вульгарно». В ответ Тейлор якобы надела кольцо на палец Маргарет и сказала: «Теперь он не кажется вам таким вульгарным, правда?»
Как правило, старая аристократия не боится увидеть что-то, что может вызвать зависть. В подобных случаях небрежный стиль демонстрации часто впечатляет не меньше самого объекта демонстрации. Речь идет о некой бесцеремонной, беспечной манере, как та, что была свойственна моей собеседнице, выросшей в Париже в семье grande bourgeoisie. Она говорила об окружавших ее картинах Моне и Сислея так, как другие люди вспоминают церковные календари с изображением Девы Марии Скорбящей. Когда моя парижская знакомая приехала в английский загородный дом, чтобы поохотиться, на нее произвели должное впечатление картина Гольбейна в коридоре и полотно Стаббса – самое большое, которое она когда-либо видела, – висевшее в библиотеке. Когда в гостиной она увидела огромный портрет молодой девушки, то наивно воскликнула: «О, какая прелестная картина!» – и вновь была поражена, когда хозяин дома сказал: «Да, это портрет моей бабушки, написанный Сарджентом». Поднявшись наверх, чтобы переодеться к ужину, она обнаружила картину Гейнсборо в гардеробной в спальне для гостей. Действенность этой демонстрации объяснялась хотя бы отчасти тем, что она казалась такой естественной. К ужину молодая женщина, на которой до этого были надеты белые гольфы, появилась в платье с «вот такими» изумрудами, и тут сжатая в кулак рука моей подруги, словно кролик лапкой, застучала по ключице. Это оказалась хозяйка, которая после ужина в том же платье и высоких сапогах отправилась ухаживать за больной лошадью.
«Обстановка с чердака» – стиль интерьера в домах давно богатых людей – оставляет такое же впечатление небрежности и непринужденности. В голосе домовладельца сквозит очаровательная нотка самоуничижения, как в тот момент, когда Тара Рокфеллер, жена Майкла, говорила: «Моя мама называет наш стиль „ранний чердак, поздний подвал“». А еще из этого следует, что счастливая пара имеет доступ к чердакам и подвалам семьи Рокфеллер. Такого рода преуменьшенная демонстрация является одним из самых эффективных барьеров против нуворишей, потому что, как сказал Нельсон Олдрич-младший, автор книги «Потомственное богатство» (сам он – бедный кузен Рокфеллеров), «это нельзя купить». В таких случаях потомственные богачи выделяются, не потребляя ничего. Один из графов Лонсдейлских, по-видимому, одевался (а также обставлял дом) с чердака. Когда друг указал ему на его непредставительный внешний вид, тот ответил с безупречной аристократической самоуверенностью: «В Лондоне никто не знает, кто я, так что это не имеет значения. В Камберленде все знают, кто я, так что это не имеет значения».
«Обстановка с чердака» все еще являлась знаком статуса в Англии 1980-х годов, когда Майкл Хезелтайн, издатель-миллионер в первом поколении, был министром в первом кабинете Маргарет Тэтчер. «Проблема Майкла в том, – насмешливо заметил член его же партии из высшего класса, – что ему пришлось покупать всю мебель».
Немного озадачивает то, почему потомственные богачи (если они стараются быть элегантными и непринужденными) так злятся на расточительных потребителей и презирают их. Расточительное потребление, конечно, характеризует индивидуума как новичка, а в мире животных особь, вторгающаяся в новую группу, рискует навлечь на себя подозрения, стать жертвой нападок и даже погибнуть. Одно исследование, проведенное в Руанде, показало, что самки, вступившие в большую группу горных горилл, подвергались агрессии со стороны местных самок, которые бросались на них, проследовали, толкали, кричали и иногда «хрюкали». Словно невежественный нувориш, новичок мог лишь иногда «рыгнуть» в ответ на это. Агрессия часто была «злорадной», то есть проявлявшая ее особь не получала дополнительной еды или иных выгод за свои труды. Казалось, она просто очерчивала границы между «своими» и «чужими». У других видов, в частности у диких лошадей, желтых павианов и кольцехвостых лемуров, притеснение новеньких самок может задерживать наступление у них беременности. Чужаки угрожают личному статусу особей и стабильности всей группы. Агрессия минимизирует или отсрочивает опасность, препятствуя ассимиляции новичков.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
