Охренеть, я — Роксолана. Ну, почти. Ну, с некоторыми отличиями. Прикольно, епт.
Андрей, а не евнух ли вы часом? Нет? Жаль, вам бы пошло. Может, не поздно переговорить с господином Валленбергом. Подрихтуем без наркоза?
Но я скромно молчу, не спешу расточать красноречие. Вечер только начинается, мне понадобятся все силы.
Вероятно, стоило обидеться на фон Вейганда за сокрытие компрометирующих обстоятельств или хотя бы негодовать в душе. Тем не менее, с учетом событий последних недель мне совершенно пофиг. Что одна жена, что десять, что батальон любовниц. Фиолетово, пополам, знаете ли. В романтический период наших отношений, когда он работал простым немецким шефом-монтажником, а я играла роль скромной переводчицы и заядлой авантюристки, подобный сюрприз мог задеть. Однако, после всего произошедшего, даже этот секрет выглядел блекло, терялся в океане жестокости, ужаса и звериной похоти.
— Вы… вы затмите всех! — Андрей отвлекает меня от погружения в тяжкие думы.
Бригада французов согласно кивает. Секут по-русски, гады.
— Дайте-ка зыркнуть, — шагаю к зеркалу и понимаю, что разучилась дышать.
Кружевное платье, почти невесомое, сотканное волшебной иглой из воздуха и чистой магии. Сияние солнца отражается в лазурных водах Средиземного моря, сочетает пылкое тепло и сдержанную прохладу. Не голубой и не зеленый, а редкий оттенок бирюзового цвета.
Глубокий вырез будоражит фантазию, легкая ткань оплетает руки до запястий мерцающей паутиной, выгодно подчеркивает тонкую талию и пленительные контуры бедер, струится вниз сверкающим шлейфом.
Нижнее белье здесь неуместно, испортит впечатление и уродливо выделится. Наверное, стоило потеть в спортзале ради подтянутого тела. Здесь был бы заметен любой изъян. Если верить зеркалу, я… идеальна?
Лучшие друзья девушек ослепительно сверкают на шее, гармонично дополняют чуждый мне, но все равно пленительный образ. Колье, будто прошито золотыми нитями, полностью ажурное, сотворено причудливой игрой света.
Олицетворение развратной добродетели. Красивая ложь. Образ, исказивший реальность, затмевающий истину, заслоняющий правду.
Мальчик жаждет вытесать собственную игрушку, довести до совершенства и хвастаться ею перед другими детьми.
Не хорошо и не плохо, а странно. Чувствую себя выгоревшей, но не сдавшейся и не покоренной. Нужно погрузиться в кромешную тьму, лишь тогда вспыхнут над твоей головой звезды.
***
Замираю, не решаюсь приблизиться, когда вижу чету Валленбергов у перил главной лестницы. Они оба стоят ко мне спиной, и я малодушно медлю, не стремясь навстречу сомнительным приятностям.
Незримый обруч сжимает горло, мешает вдохнуть полной грудью. Тяжесть драгоценностей становится невыносимой, разъедает кислотой.
Серьги, кольца, браслеты и ожерелья. У меня никогда не было настолько дорогих вещей, я даже боялась смотреть на подобные вещи.
— Are you insane? (Ты рехнулся?) — возмущается Сильвия. — You keep this baroness in our house! (Ты держишь эту баронессу в нашем доме!)
«Баронесса» произносится, словно грязное ругательство.
—Do you envy her title? (Завидуешь ее титулу?) — не вижу, но знаю, фон Вейганд улыбается.
— Надеешься унизить меня таким способом, — парирован его выпад.
— Советую тебе заткнуться, — беззлобно, почти равнодушно.
— Она посмешище. Это нелепо. Не могу поверить, что ты серьезно… — следует пулеметная очередь в мой огород.
— Заткнись, — повторяется с нажимом.
— Если ты хочешь, чтобы она жила здесь, я приглашу моего Марио на постоянное… — не собирается отступать.
— Я так не думаю, — заявка на победу.
— Почему? Правила одинаковы, — сказано ехидным тоном.
— Неужели? — открываем карты: — Я способен убить любого Марио, если он покажется здесь. Но если ты попытаешься причинить вред… Надеюсь, ты достаточно умна, чтобы не пытаться.
— Это несправедливо, — фырканье в ответ.
— Можешь подать на развод, — предлагается беспроигрышный вариант и немедленное заверение: — Я не буду возражать.
— В твоих мечтах, любимый, — голос сочится ядом.
Пауки в банке, не иначе. Что держит их вместе? Уж точно не сила любви, страсть отпадает. Корыстный расчет? Обещаю подумать позже, при более удобной возможности. Голова и без подобных размышлений еле соображает.
Приветствую сладкую парочку, наслаждаюсь завистью на лице Сильвии. Теперь мы с госпожой Валленберг на равных — обе официальные, отлично одетые и марафет у нас классный.
— Мои искренние поздравления, баронесса, — женщина презрительно усмехается, когда фон Вейганд берет меня за руку. — Вы умудрились сорвать джек-пот.
— Знаю, — спокойно отвечаю я.
И мы отправляемся к гостям, надеваем соответствующие маски, правим балом, где каждому отведена строго определенная роль.
Работа на заводе — ерунда. Любая работа — ерунда по сравнению с усилиями, прилагаемыми, чтобы намертво прикрепить к лицу выражение благородной приветливости. Улыбаясь, нельзя переборщить. Хмуриться запрещено. Эмоции под контроль. Соберись и дай жару. Помни обо всех необходимых мелочах, не расслабляйся, сконцентрируйся и действуй. Ничего не упускай из виду, держи осанку и не позволяй взгляду потухнуть, выдать внутреннюю усталость. Так закаляется сталь.
Don’t screw up. (Не облажайся) Твои чувства никому не нужны, людям плевать на твою душу и личное мнение. Они увидят то, что ты им покажешь, позволишь подсмотреть.
Огненный бестиарий, собрание животных самых разных пород. Все вместе и каждый в отдельности не сводят с новичка пристальных взглядов, проверяют на вшивость, гадают, разрешено ли тебе дышать их воздухом, коснуться элитного мира избранных и завоевать признание, выторговать место под солнцем.
Фон Вейганд не говорит мне ни слова, но и не отпускает, не разрешает скрыться в пустынных коридорах, забиться в темный уголок. Только в центр памятного зала, в самую гущу, на трон. Энергия моего палача губит и отравляет, однако дает шанс удержаться наплаву, сгорать и возрождаться вновь.
Женщина Валленберга. Так будут называть баронессу Бадовскую сильные мира сего. Не шлюха, даже не любовница, именно женщина, достойная находится рядом всегда. Станут завидовать, придирчиво оценивать наряды и побрякушки, сплетничать в разумных пределах, остерегаясь сболтнуть лишнего.
Бриллианты сияют честнее фальшивых улыбок. Наряды превосходят по стоимости души своих обладателей. Мир товарно-денежных отношений, где все продается и покупается, хватило бы финансов.
Каждый удар сердца отдается болью в натянутом струной теле, ограняет лицемерный образ, оттеняет лживую красоту. Сначала мне страшно, что все эти чужие и страшные люди заметят отличия, поймают на притворстве и уничтожат, растерзают невинную овечку, затесавшуюся в ряды матерых хищников. Но постепенно становится спокойнее, напряжение спадает, адреналин бьет по глазам с меньшей резкостью, удается унять дрожь и напрочь лишиться страха.
