– Мамаев! – очухивается Майя и, прикусывая нижнюю губу, прокалывает меня взглядом. Ох, какой же это взгляд. Словно она воспитатель в детском саду, и застукала, как я всей группе показывал, что у меня в трусах болтается. – Что ты несёшь?
– Боль сломанного носа, который я сейчас расхерачу, если эта самка бодибилдера не унесет свой хвост.
Ага.
Забыл сказать, что у этого енота на башке хвостик пидорский заколот.
Делать мне больше нечего, как слушать его. Подхожу вплотную, и голову вверх задираю, чтобы прямо в лицо мой рык попадал.
Вот же шпала.
– Да срать мне на твои «но». – Моей убедительности в голосе, позавидует сам президент. – Ещё раз рядом с Майей увижу, возьму штангу, обмотаю её канатом, запихну в грушу, и засуну тебе в…
– Глеб!!! – Надо мартышкин визг всем на звук будильника ставить. От такого ора, опоздания в стране прекратятся.
– Пчёлка моя нетерпеливая, не волнуйся. – Поворачиваю голову к ней, и улыбаюсь, будто взял статуэтку за самый длительный секс в мире. – Моего внимания и на тебя хватит. А, сейчас, просто помолчи, и дай дяде Глебу договорить. И улыбнись, а то у тебя скулы как-то неестественно свело.
Молчит.
Хоть это радует.
Снова заставляю шею поработать, и поворачиваюсь к башне.
– Мы с Майей… – заикается он, давая мне еще один повод для мужской, удовлетворенной от себя, улыбки.
– Блядь, да ты просто шаблон для слепка идиота. Или у тебя просто растяжение мозга? Что непонятного, секунда на побег, иначе в спину полетят гранаты. – Вот так надо себя вести с теми, кто на Ваше покушается.
Посмотрев недолгим взглядом ему вслед, ко мне начало подкрадываться дерьмовое предчувствие. А уж когда за ухом прогремел недобрый кашель, допетрил, что не сделал прививку от обезьяньего бешенства. Эх, зря. Мартышка, кажись, меня сейчас порвет.
Глава 47. Майя
– Ты хоть иногда можешь свой долбанный характер в клетку запирать? – Спокойно говорю я, хотя внутри просыпается вулкан, который желает сжечь ближайшую дубовую рощу с главным дубом Мамаевым. – Я, конечно, понимаю, что твоей заносчивостью можно дрова рубить, но ты перегибаешь.
Черт. Аж зубы сводит от его самоуверенной позы.
– Да ладно тебе. – усмехается Глеб, и делая один лишь шаг, оказывается рядом прижимая к себе. – Весело же. Но на будущее, увижу еще раз рядом с каким-нибудь дрочилой, превращусь в пернатую, и ударом ноги, начну сносить всем яйца. А тебя, моя любвеобильная, привяжу к кровати, и буду издеваться, пока не поседею. Потом передохну, схожу за пенсией, и продолжу начатое. Поняла?
– Кровожадный мой, а ты не обратил внимание, на комплекцию? Артёмка-то побольше тебя будет. – Издеваюсь, утыкаясь носом в его шею. Только сейчас обратила внимание, что мы стоим посреди холла в обнимку, и люди притормаживают, когда обращают на нас свое внимание.
– Большой шкаф, только громче падает. – Шлепает меня по ягодице, а потом отстраняется. – Так! Стоп! Вчера ночью тебя моя комплекция устраивала. Я хоть и с гонором, но не слепой. И видел, как ты облизывалась. А сейчас…
Его рука скользит по моей щеке, и заходит за шею, зарываясь в волосах. Затем он задирает мой подбородок кверху, и прикусывает кончик носа.
– А сейчас я тебе говорю, что ревность – тупое чувство. – Включаю на максимум всю смелость, завожу руку за его спину, и отдаю сдачу, когда щипаю за задницу.
– Ты когда издевалась над одногруппницей, тоже считала, что ревновать тупо? – Смеется в открытую, даже и не думая скрывать это.
– Я не издевалась над ней. – Краснею, опуская глаза в пол.
Вот блин.
Знала же, что он меня кусанет этим. Надо было сразу придумывать, как отмазываться, а не устраивать забег на короткую дистанцию. Отталкиваюсь от него, и подхожу к стульям возле стены, с грохотом кидая сумку на пол. Будто надеясь, что этот звук сможет стереть Глебу это тупое воспоминание о моём повышенном кровяном давлении.
– Ага. – Глеб поднимает мою сумку, и ставит её на стул. – Я так и подумал, когда ходячий силикон, начала заливать про свои интимные тёрки с бомжом.
– Я тебя не ревную. Ещё чего не хватало. – Отворачиваюсь к стене, и на стенд смотрю, делая вид, что он мне интересен.
А на самом деле, пытаюсь выдумать тему, чтобы на неё переключиться. Погода? Курс евро? Цены на лук в магазине?
«Мозг, ну начинай уже работать. Мы тут как бы тонем. Спасай ситуацию» – Прошу, но, кажется, кроме моей пятой точки, которая подсказывает, что приключения только начались, меня никто не слышит.
Чувствую, как на мои плечи опускаются теплые руки.
– А я ревную, мартышка. Разрываюсь только от мыслей. – Жар дыхания опаляют кожу. – Как можно не ревновать такую ореховую задницу? Если я дурею от твоего запаха, то даже думать не хочу, во что от него трансформируются всякие уроды. И это бесит.
Глеб, не стесняясь окружающих, целует меня в шею, и я, честное слово, даже забываю, как меня зовут, и где я нахожусь. Мурашки начинают водить хороводы по моему позвоночнику, и я не могу сдвинуться.
Момент такой.
Зефирно-карамельный.
Он точно останется в моей памяти, потому что успел залезть в самую душу.
Но, как мы все знаем, за всем хорошим, вслед идёт самое плохое. После вкусного ужина, могут прибавиться килограммы. После путешествий, ломка по отдыху. А, после газировки – тошнота.
Власова, голос которой я услышала, пока была под гипнозом, и была моей тошнотой. Проблемой, от которой фиг избавишься.
***
– Гле-е-еб. – растягивая его имя, несётся к нам, этот контейнер из больших глаз, длинных волос, и большого лифчика. – Ты так быстро вышел, что мы даже не успели поболтать.
Спокойно, Майя.
Ты кремень.
Ты статуя, которая не испытывает эмоций, когда на неё птички гадят.
И помни, что ты не ревнуешь Мамаева.
Вообще никак.
Все мне поверили? Я тоже не особо.
– О чём болтать? – Ровным голосом, говорит Глеб, разворачивая нас к Кристине, и не выпуская меня из рук, отворачивает к себе спиной, опуская руки на живот. – Сорян, но мне плевать, где ты там со своим бомжом зависала.
Власова уставилась на меня, глазами подробно рассказывая, как расчленять меня собирается.
