Но каково же было мое удивление, когда однаждыс утра бабушка разбудила меня, сказав, что Фиона Игнатьевна явилась ко мне самасобственной персоной. Я признаться ждала Матушку лишь после обеда и совсем сдругой стороны. Ведьма вошла через туже дверь, что и простые смертные.
--Что за фантазия, Матушка? Почему ты пришлатак?--поинтересовалась я, зевая. Было еще раннее утро.
--Твоя бабка вчера приходила ко мне в Остаповкуи упрашивала взглянуть на тебя. Она уверена, что некий старик присушил тебя ксебе, и умоляла посодействовать.
--Ты не могла отказаться?
--Как откажешь матери отца наместницы?
--Что-то ты лукавишь, Матушка. Что она сказалатебе?
--Она просто в отчаянье, госпожа. Ты пугаешь ееи наводишь на подозрения. Она уже страшиться, что ты лишилась невинности илидаже беременна. За последние несколько дней, по ее словам ты сильно похудела иосунулась с лица. Не иначе тебя поразил любовный недуг. Просила меня узнать,кто тот старый пень, что окрутил тебя. Если бы она только знала...
Я рассмеялась, хотя мне и стало жаль бабушку.Оказывается она так переживает за меня, а виду не показывает. А я-то такаяэгоистка! Могла бы подумать и о ее чувствах тоже. Ну, все! Хватит! Надовстряхнуться. Пусть бабуля считает, что визит Фионы Игнатьевны подействовал наменя. Я слезла с кровати, потянулась и заставила себя улыбнуться проникшемусквозь витраж солнечному лучу. Через пару секунд я действительно ощутила тувеселость, какая может быть только очень ранним летним утром, когда ужезабылись вчерашние проблемы, а сегодняшние еще не вспомнились. Подскочив кзеркалу, я повертелась возле него, разглядывая свое пухлое после сна лицо ивзлохмачивая волосы. Матушка слегка улыбалась, глядя на меня.
--Вот это другое дело,--сказал она.--А я уждумала, что ты и вправду заболела.
--Ну, что ты Матушка! Я и не собиралась болетьэтой проклятой болезнью, название которой я почти забыла. Достаточно яволновалась и психовала! Мне нужно развеяться. Что посоветуешь, советница?
--У вас людей свои развлечения, у нас - свои.
--Подожди, Заварзуза, ты ведь тоже человек.
--Была, а теперь уж нет.
--Та и я ведь "уже нет"! Как бы несложилась моя судьба через..,--я осеклась, вспомнив, что ведьма не знает ничегоеще о моем ближайшем будущем.--Что бы ни случилось, я уже никогда не смогустать прежней, никогда больше не буду просто человеком. Теперь я одна из вас!
С чего бы то вдруг я так истово сталапричислять себя к дремучим? Уж не хочу ли я остаться в их мире навсегда? Нестала ли я чувствовать себя комфортней по Ту Сторону, чем в своем родном мире?Как бы то ни было, одно было ясно точно: я крепко связана с ними и обратногопути у меня нет.
--Все-таки ты наместница. У тебя естьсила,--сказала Заварзуза.
--Я не хочу быть такой как наместники. Все же ядругая. Скажи, неужели дремучие относятся ко мне так же как к Гавру и Василисе?Неужели боятся меня?
--Не бояться, а надо бы было,--недовольнымтоном молвила старуха.
--Да не надо же!--воскликнула я.--Я хочу бытьдругой. Хочу быть ближе к своим подданным.
Матушка что-то еще пробурчала себе под нос игромко вздохнула.
--Сегодня вечером в Дремучем Лесу будетпраздник, на который наместники никогда не ходят. Им это не пристало,-- явнонехотя поведала она.
--Что за праздник?--встрепенулась я.
--Ночь духов. На Люлехе есть остров, где каждыйгод в конце лета дремучие собираются, чтоб разбудить от спячки трех глупыхдухов.
--Глупых?
--Да уж никак не разумных. Один из них духвеселья, другой - озорства, третий - пьянства. Весь год они спят и только одиндень в конце августа встают и гуляют на всю катушку. С ними и дремучие.
--Матушка, это как раз то, что мне сейчаснужно!--решительно заявила я, зная, что та будет против. В этом можно было несомневаться.
--Нет! Тебе там не место. Какие безобразия тамтворятся, нет, нет.
--Я хочу веселиться. Мне надоело уныние, мненадоели навязчивые мысли! Один-то день в году могу я забыться?
В это время осторожно открылась дверь, и втерраску заглянуло виноватое бабушкино лицо.
--Ну, как вы, поговорили?--спросила она.Любопытство видимо пересилило ее врожденную тактичность.
--Все в порядке, бабуля,-- сказала я, оживленноподскочив к ней.--Я уже забыла свой глупый недуг, благодаря Ма... ФионеИгнатьевне, и сегодня же вечером отправляюсь на танцы! Хочу повеселиться сдрузьями.
Бабушка просветлела лицом, а Матушканасупилась, поняв, что переубедить меня ей точно не удастся. Но, хитрюга, онарешила действовать через бабулю.
--Ни к чему хорошему, эти танцы неприведут,--ворчливо заявила она бабушке.
--Да, полно!--неожиданно поддержала меняАлександра Федоровна.--Она молодая, пусть веселится. Пусть с молодыми ребятамиводится, красавица моя, и не нужны нам никакие старые дурни. Правда ведь,Ириша?
--Правда, бабушка,--серьезно ответила я, асердце застыло гранитом.
Пусть он узнает, что я веселюсь, а не тоскую.
Матушка и сама собиралась на остров духов, хотяи не оставляла попыток остановить меня. Ни Гавр, ни Василиса никогда не бывалина острове, озорные игры дремучих их не прельщали. Они выполняли весьмасерьезную миссию в Тварном мире, миссию, о которой я не имела ни малейшегопредставления. Так почему же и я должна быть столь же высокомерной? Ничто немешает мне повеселиться, возможно, в последний раз. И пусть Гавр узнает обэтом. Пусть узнает, что я призираю его убеждения и имею собственное мнение исвободную волю. Я согласилась стать его женщиной, чтоб защититься от ЛютогоКнязя. И пусть себе больше ничего не воображает! Я излечилась! А может быть, ине болела! Да, точно! Это было лишь временное помутнение рассудка, детскаяглупость. Как с Кириллом.
В памяти всплыл знакомый образ мальчишки,который был мне так дорог когда-то. А теперь... Нет, прочь, прочь вздор,ерунда, чепуха!!! А что если принести его ребенка в жертву Лютому Князю? Япочувствовала, как во мне пробуждается уснувший когда-то или временнопарализованный червь зла. С каким-то радостным злорадством и исступленным ликованиемпредставила я себе, как раз и навсегда решу все свои проблемы: верну себеМуромского и обрету власть над людьми, стану равной Гавру. И не нужны мне тогдабудут его защита, его кольцо и его любовь.
Сердце мое яростно забилось. Это была лишь минута,минута безумства и надежды. По прошествии ее я снова отчетливо осознавала, чтоникогда не смогу убить младенца, тем более что Муромский мне больше не нужен.Мне никто больше не нужен вообще. Никто кроме... проклятье! Я вскочила скресла, встряхнулась и стала готовиться к празднику.
