Он был человеком, да и на результат планирования ни он сам, ни мысли о нем никак не влияли, но думать о нем, бесспорно, было приятно… А порой даже волнительно. А еще его довольно суровое лицо перед мысленным взором представало не иначе, как с улыбкой.
Когда же он стал столь значимым для нее, что Юля вспоминала его лицо, манеру говорить, низкий бархатный голос по несколько раз на дню… и даже ночью?
Может, тогда, когда дежурил под подъездом с шикарными букетами цветов и игрушками для ребенка? Или тогда, когда ездил на ее машине в сервис и лично следил за ремонтом, профилактикой и прочими премудростями? А может, когда заболела Таша, а у няни, как назло, была сессия, и нужно было искать по всему городу редкое лекарство, и одновременно заканчивать проект? Или, когда возил этот самый проект заказчику… Или, когда узнал, как она любит рисовать и подарил ей лучший финский мольберт и краски, а потом организовал ее первую выставку, после которой картины со сказочными героями и сюжетами стали разбираться, как горячие пирожки? Или все-таки, когда Джун не смогла (или не захотела) больше придумывать отговорок и впервые согласилась посидеть в кафе?
Виталий не умел внушать любовь одним взглядом и вызывать страсть одним касанием, как Мичио Кинриу. Но он был умным, сильным, уверенным и каким-то надежным.
Он всегда был рядом, не посягая не ее границы и поддерживал все ее начинания. Казалось, ему в радость устраивать ее выставки и доставать билеты в нежно любимую оперу и на модные мюзиклы.
Постепенно у них сложились какие-то традиции, например, ходить в аквапарк (зимой) или в парк развлечений (летом) каждую вторую субботу месяца, где Виталий катался с Ташей с самых высоких горок, с таких, на которые никогда бы не полезла сама Юля. На удивление, Таша в его присутствие становилась смирной, смотрела на «Виталия Владиленовича» с немым обожанием. Она упорно не соглашалась называть его просто Виталием. Как призналась как-то Юле перед сном: «Для этого он слишком замечательный. До чертиков хочется его уважать…»
Когда с Сашей оставалась студентка-кицунэ, они выходили по вечерам. Юля ждала, что Виталий, как мужчины ее мира, не одобрит ее откровенных и ярких (для драконьего мира) нарядов. Но он только немел в ее присутствии и смотрел по сторонам с таким видом, что Юле было видно: гордится своей спутницей. И в совместных сплавах по горным рекам или конных прогулках тоже гордился.
— Ты выглядишь бесподобно, — сказал он вечером у костра, когда пригласил их с Ташей со своими семейными друзьями на тимбилдинг.
Джун заправила локон за ухо и засмеялась, кивая на перепачканную сажей мастерку, на бесформенные, но теплые спортивные штаны.
— Какая неприкрытая лесть.
— Лесть ни причем, — не согласился Виталий. — Королева даже в одежде прачки будет королевой. А вот станет ли королевой прачка, путь и примерит корону?
Юля смутилась и попыталась перевести разговор на другую тему.
Пользуясь случаем (Виталий как раз снял с огня шашлык из сулугуни, любимое походное блюдо Юли), она отметила, что совершенно никудышная хозяйка.
— Ничего, — отвечая, Виталий с удовольствием наблюдал, как она ест. — Когда-то я и сам люблю покашеварить, а когда-то можно и в ресторан сходить. Услуги домработницы тоже никто не отменял.
— Ты серьезно? — спросила Юля. Разговор из шуточного становился каким-то серьезным и это было тревожно.
— Абсолютно, — ответил Виталий. — Если тебе в радость написать картину, вместо того, чтобы готовить седло барашка или гуся в рукаве, то лучше делать то, что приносит радость, или я неправ?
— Седло барашка? — недоуменно переспросила Юля и при этом наморщила лоб и закусила губу. На лоб упал локон, и она сдула его, чтобы не испачкать лицо жирными пальцами.
Виталий засмеялся.
— Не бери в голову.
— А что радует тебя? — настал Юлин черед спрашивать.
Он пожал плечами.
— Многое. Но особый вкус моей радости придает, когда знаю, что тебе хорошо.
Вместо того, чтобы обрадоваться такому известию, Юля ощутила, как сердце сдавило тревогой. Так хотелось поделиться… всем-всем, что накопилось с детских лет, чем не делилась никогда и ни с кем. И вместе с тем она знала: мужчину нельзя донимать своими глупостями. Это женщина, как флюгер, переменчива и зависит от собственных перепадов настроения. А мужчины рождены, чтобы думать о судьбах мира…
И все же не выдержала.
— Столько накопилось, — вырвалось у нее. — А высказать некому. Наверное, права Наташа, надо и мне к ее психологу записаться.
Виталий нахмурился, затем взял салфетку и, один за другим, вытер пальцы Юли. В его прикосновениях было что-то волнующее. Забота. Защита. Какая-то преданность. И это все как-то пересиливало все то, что она знала о мужчинах до этого.
Усевшись напротив, Виталий взял ее руки в свои, и, заглянув в глаза, попросил:
— Расскажи мне.
Юля вздрогнула, хотела отвести взгляд, не удалось. А может, не захотелось?
— Правда так невероятна, — пробормотала она и снова закусила губу. — Вдобавок это не самые приятные воспоминания…
Виталий кивнул. Вид у него был серьезный и… успокаивающий.
— Я несу свой груз, — сказал он тихо. — Почему думаешь, что не сдюжу с твоим?
И Юля таяла. Понимала, что это вот все зря, что в ее сердце не может быть другого мужчины, кроме черного дракона с золотой чешуей… Или может? К своему стыду, она призналась, что мысли о муже почти перестали посещать ее в последнее время. Или их вытеснили другие?
Он не перебил ни словом, ни жестом на протяжении всего рассказа.
— Теперь ты понимаешь? — произнесла она дрогнувшим голосом. — Я просто… просто не могу быть с тобой.
Не говоря ни слова, он поднял ее руки к губам и поцеловал пальцы.
— Спасибо за честность, Джун, — назвал он ее истинным именем. — Это хорошо, что ты рассказала. Значит, доверяешь мне. И твое доверие — самая большая ценность в моей жизни. Ты улыбаешься? Но это так. Раз есть доверие — есть надежда.
И, глядя в глаза, добавил:
— Я не хочу потерять тебя, Джун.
А Юля вдруг поняла, что хочет сделать то, чем грозилась Хранителю врат, кицунэ Горо.
Хочет закрыть врата.
Выйдя из медитации, я еще долго сидела, что называется, хлопала глазами.
— Твое доверие — самая большая ценность в моей жизни. Я не хочу потерять тебя, Джун. — сказал Виталий Владиленович.
— Твоя вера в меня нужна мне, как воздух. Я не хочу потерять тебя, Саша. — сказал Исам.
