Ознакомительная версия. Доступно 97 страниц из 483
и лес по обочинам дороги, и черные крыши деревни в низине – все это сейчас слилось для Анисьи в одну общую картину ее возвращения в Белую Елань, и она хотела угадать: как будет жить завтра?
Навстречу из-за поворота дороги шел мотоцикл, громко стреляющий на всю окрестность. Мамонт Петрович успел сообщить:
– Гляди, Демид Филимоныч газует со своей Полиной. Показал он себя в леспромхозе. Рвет, как огонь в трубу.
Анисья не слышала, что еще сказал отец. Крепко прижав рукою Демку, она замерла на одном месте. Пламя кинулось в щеки, в уши, и даже во рту стало сухо и горячо. Демид! Отчетливо и резко отпечаталось лицо Демида со знакомым кожаным кружочком на левом глазу. На фуражке блестели стекла защитных очков.
Мотоцикл шел обочиной дороги, где остановилась Анисья. Отец что-то крикнул, она не слышала. И мотоцикл рявкнул – коротко и зло. Анисья не сдвинулась с места. Демид резко свернул в жидкую грязь, а тут еще Плутон стал поперек дороги. Демид повернул обратно к обочине, но заднее колесо мотоцикла, свистя грязью, скользнуло по дороге так, что Демид и Полюшка за его спиной еле удержались.
– Ну что вы, в самом деле! – заорал Демид, выжав сцепление и опустив ноги в сапогах в лужу. – То конь на дороге, то баба!
Демид оглянулся через плечо и машинально крутнул рукоятку подачи газа. Мотоцикл истошно взревел и заглох. Полюшка тоже оглянулась на женщину с ребенком.
Анисья стояла на том же месте.
Мгновение – и они узнали друг друга.
– Не по такой дороге на мотоцикле шпарить, – бурчал Мамонт Петрович. – Тут грязища по колено, а ты газуешь!
Вся напружиниваясь, придерживая Демку обеими руками, чувствуя, как истошно забилось сердце, то бледнея, то краснея пятнами, Анисья смотрела на Демида широко открытыми глазами, и виноватая, жалостливая улыбка, порхая у ее припухлых губ, готова была слететь ему навстречу. Демид развел руками, словно хотел обнять Анисью через пространство, потом споткнулся, выпрямился во весь рост, тая летучую веселинку в губах, и, весь подавшись вперед, выдохнул:
– Анисья! Уголек?!
Скорее почувствовала, чем услышала Анисья, вздрогнув всем телом. Перед глазами качалась гибкая веточка черемухи с зелеными пуговками ягод. Ветку раскачивал Демка, ухватившись пухлой ручонкой за ягодную кисточку, тянул ее к себе, пробуя оторвать.
– Наконец-то!
Теперь она видела его лицо. Близко-близко. Смуглое, загорелое, мужественное, чуть горбоносое, с соболиным разлетом черных бровей и с белыми висками. Прядка седых волос прилипла на лбу. Брезентовая куртка нараспашку, и под курткой синяя косоворотка с расстегнутым воротником. На груди, у ямочки, золотистый пушок. Руки его судорожно сжимали Анисью вместе с сыном.
– Как же так?! А я ждал, ждал!
Она что-то хотела сказать, но только прерывисто вздохнула, подавив закипевшие в горле слезы.
Мгновение Демид глядел на сына Анисьи. Это, конечно, ее ребенок. Он почему-то никак не мог представить Анисью Уголек с ребенком на руках.
Один миг, одна секунда, но какая же она трудная, неотвратимая, как рок, и неизбежная, как налет волны на берег. Волну ничем не остановишь, если она движется к берегу.
Полюшка спрыгнула с заднего сиденья мотоцикла и, одернув черную юбочку, быстро отошла на другую сторону дороги. Глаза Полюшки, как васильки, опрысканные росою, готовы были испепелить «Головешихину дочь». Так вот с кем встретился отец на дороге. И она, эта самая Анисья, нарочно не сошла с проезжей дороги, чтобы остановить мотоцикл. «Противная, гадкая, гадкая!» А голос отца, неузнаваемый, мягкий, сердечный, спрашивает:
– Сын или дочь?
– Сын.
И отец Полюшки протянул руки к ЕЕ сыну! Ее отец, которого любит Полюшка. Лучше Полюшке убежать, чтобы не видеть этой сцены. Но как можно убежать от отца? Одного-единственного…
«Если я убегу, папа останется с ней, с этой Головешихой. И тогда…» Страшно подумать, что может случиться тогда.
– Ну, как тебя звать?
У Полюшки кровь кинулась в щеки, и без того румяные от солнца. Отец взял на руки ЕЕ сына!..
– Как же тебя звать, а?
И вдруг так нежданно раздался голос Мамонта Петровича:
– Твой тезка. Демид Мамонтович Головня. Мой полный единомышленник и соратник в будущем.
– Тезка?! Демид, значит?! – и голос отца стал особенным – нежным, радостным. Полюшка видела, как подтверждающе кивнула головой эта самая Анисья. – Вот это здорово! – ликовал отец Полюшки. – Теперь нас двое в Белой Елани. Сила! А? Какой богатырь! Сила, а? – И Демид поднял на руках своего тезку чуть не до вершины куста черемухи.
Это был момент, когда решалась судьба не только маленького Демида и его матери, но и Полюшки, и Мамонта Петровича, который особенно настороженно поглядывал на Демида, прислушиваясь не столь к его словам, сколь к их интонации.
«Хитрая, хитрая Головешиха! – кипела Полюшка. – И сына своего назвала Демидом, и сама заявилась, нахально остановив мотоцикл среди дороги». Но это же не сын ее отца! Нет, нет! Ничего подобного. Этого не может быть! Не хватало еще, чтобы у нее появилась мачеха?! И какая?! Та самая дочь Головешихи!.. Мрак, черная ночь спустились на Полюшку!
Но почему голос отца такой нежный, взволнованный, радостный? Полюшка никогда не слышала такой голос у отца. Разве только один раз, когда он впервые сказал ей: «Полюшка… Доченька!!!»
В суженных глазах Полюшки – искры и пламя.
Рослая, тоненькая, стоит она в тени придорожной осины, и каждый нерв, каждый мускул ее юного тела до того напряжены, что тронь Полюшку пальцем – и она зазвенит, как струна.
Ее кудряшки пышных волос оранжевым дымом вьются из-под цветастой крепдешиновой косынки, как бы оттеняя чернь упруго выписанных бровей и синеву Демидовых глаз, а легкий, как воздух, воротничок шелковой блузки, выглядывающий из-под кофточки, как венком украшает высокую смугло-розовую шею. На румяном лице Полюшки еще не прочикнулась ни одна морщинка горечи. Ей невдомек, что у отца могут быть какие-то сложные чувства к дочери Головешихи и что он, отец, имеет право на личное счастье. Полюшке важно, чтобы ее отец – был только ее отцом и ничьим мужем (если уж они навсегда разошлись с мамой Полюшки).
«Мы всегда были вместе, и нам все завидовали». Вся Белая Елань, весь леспромхоз, решительно все знают, как дружно живут Полюшка и Демид. И вдруг все рухнет!
Полюшка еще сумеет постоять за себя и за отца!
И опять отец спрашивает:
– Значит, Демид? – и тихо-тихо, так что Полюшка еле расслышала: – Спасибо, Уголек!
На глазах у Полюшки закипели слезы. И она хотела крикнуть: «Папа, поедем!» – но вдруг увидела… Что это? Неужели отец плачет? Или смеется?…
Единственный глаз Демида смотрел на Полюшку с таким страданием и болью, как будто он упал с неба на грешную землю. Демид хотел что-то сказать Полюшке, но слова застряли где-то глубоко в горле и никак не слетали с искривившихся губ. Живчик передернул Демидову щеку.
– Полюшка! – выдохнул он наконец. – Что же ты там стоишь, доченька!.. Подойди сюда.
Полюшка сделала три шага и уперлась, как бодливая коза, отвернувшись в сторону.
– Это же твой брат, доченька!.. Брат! Подержи его. На, возьми скорее!.. – И Демид посадил ей на руки маленького Демку.
Демка сразу же обнял ее тоненькую шею, уцепившись ручонкой за порхающий воротничок. Он не любил мужского общества.
«Брат! Вот еще!» Полюшка готова была бросить в грязь этого ненужного, ненавистного ей брата. Но Демка ухватил ее за растрепанную прядку волос и, доверчиво улыбнувшись, сказал:
– Пуль, Пуль!..
– Полюшка, Демочка! Ее звать Полюшка, – проговорила Анисья.
– Полька, – раздельно и четко сказал Демка.
Все засмеялись весело и радостно.
– Ты должна его любить, Полюшка, – возбужденно бормотал отец.
Лицо Полюшки раскраснелось от смятения. Даже шея покрылась пятнами. «Нужен мне брат! – кипела Полюшка. – Чтоб он меня потом бил и таскал за косы, как Андрюшка!..»
– Видишь, какой он маленький, – ласково и нежно говорил отец.
И правда, этот брат был совсем маленький, легонький, как перышко, ножки тоненькие и желтые, как соломинки. А глаза действительно синие-синие, с золотыми ресницами, как у Полюшки, не вавиловские едучие, черные смородины…
«Папины глаза!» – с грустью и болью подумала Полюшка,
Ознакомительная версия. Доступно 97 страниц из 483
