В числе просьб, которыми Шагин-Герай встретил нового посланника при нем Веселицкого, одна, согласно Соловьеву, состояла в следующем: хан принял в службу подполковника Деринга, который строит, мол, ему новый монетный двор, и уже все машины и инструменты для битья монеты были привезены; но на первый случай нужно было 50 пудов серебра и 300 пудов свинца. Хан и просил императрицу разрешить ввоз этого количества означенных металлов из России. Просьба его была уважена.
Ланглес, в довершение всех неверностей, которые находятся у него относительно действий русских и Шагин-Герая во время утверждения последнего в ханстве, внес еще следующую — будто бы хан «велел выбить монету со своим штемпелем; до того же времени крымская монета носила имя султана османского; эти же монеты с одной стороны носили поименование то Бакче-Сарая, то Кафы, потому что хан заставлял работать попеременно в этих городах».
Битье монеты — самый существенный, вместе с хутбэ, атрибут власти у всех азиатско-мусульманских владетелей, который не был никогда игнорируем и крымскими ханами: самые краткосрочные из них спешили поскорее осуществить это свое право, как в этом можно убедиться по описаниям крымских монет. Поэтому в монетном вопросе Шагин-Гераю принадлежит не то что учреждение чего-то нового, дотоле небывалого, а, вероятно, только намерение установить более определенную и правильную организацию такой важной отрасли государственного управления, как чеканка монеты, и самой монете придать более благообразную внешнюю форму. В самом деле, до Шагин-Герая это дело велось самым первобытным способом: битье монеты отдавалось ханами на откуп, преимущественно иудеям, как они называются в официальных документах, касающихся этой аренды, то есть местным караимам. При таком порядке и внешний вид, и вес, и штемпелевка были крайне неаккуратного, непривлекательного свойства. Монеты же Шагин-Герая обнаруживают большое сходство с нашими русскими монетами того времени. Замечательно, что монетный двор вместе был и главным казначейством: одна долговая расписка Шагин-Гераю содержит в себе обязательство его уплатить кредитору прямо из кассы монетного двора.
Другие документы свидетельствуют о том, что Шагин-Герай, не довольствуясь крупными субсидиями от русского правительства, пополнял свою кассу доходами с ханских регалий, к каковым, например, принадлежала пошлина с вывозимой пшеницы, отдача на откуп соледобывален и даже кабаков.
Дипломатическое же представительство Шагин-Герая на первых порах ограничилось тем, что рейс-эфенди, по его «прошению и с позволения Порты, принял на себя при Порте качество ханского поверенного в делах», как доносил об этом Стахиев в феврале 1780 года.
Покровительство беглому Джаныклы Али-паше носит все признаки вмешательства Шагин-Герая в дела Порты. Приручив такого способного и, как видно, пользовавшегося большим влиянием в Малой Азии турецкого деятеля, каков был вышеупомянутый паша, Шагин-Герай, может быть, рассчитывал воспользоваться им как орудием для водворения и упрочения своего господства на Кубани, если не прямо располагая его военными способностями, то держа его при себе как опасное пугало для оказания давления на Порту при понуждении ее к территориальным себе уступкам путем дипломатических переговоров. В этом убеждает нас то, что Шагин-Герай в феврале 1780 года с Сулейман-агою отправил своего баш-чокадара[159], вручив ему письмо к верховному везирю и петицию к султану, в которых он требует уступки татарам крепости Сугуджук и абадзехских урочищ.
Но расчеты Шагин-Герая обманули его: Порта оказалась далеко не так податлива, как он думал. По донесению Стахиева, верховный везирь отвечал хану, что «ханское требование уступить татарам Суджук с окрестными абазинцами не может иного воспричинствовать, как новые распри и остуду; потому что оную крепость Блистательная Порта построила в такое время, когда татары жаловались на причиняемые от тамошних жителей им несносные обиды и грабежи, и что Блистательная Порта, по прошению тогдашнего хана, принуждена была туда послать свой флот и, построив реченную крепость, усмирила и покорила себе живущую окрест оной крепости нацию, определяя ей предводителем одного бея, узаконенного своим братом, и что все то ясно и подробно описано в Рашидовой Оттоманской Истории».
Стахиев присовокупляет к этому сообщению еще полученное им от реис-эфенди сведение, что «некоторые из оттоманских министров, включая его, думают, что его светлость хан о вышереченной уступке татарам Суджука и абазинских селений пишет по наущению всевысочайшего двора для содержания Порты в беспокойстве и страхе, чему он, реис-эфенди, нимало не веря, просит меня (то есть Стахиева) написать к господину резиденту Константинову, чтоб он приложил старание его светлость хана отвратить от таких требований, потому что от того не может иного, кроме новой остуды и неприятных хлопот, воспоследовать».
Порта была последовательна в своем отношении к крымскому хану: послам Шагин-Герая, прибывшим в Порту за калифской грамотой для хана, было отказано в султанской аудиенции, несмотря на представления по этому случаю, сделанные русским посланником. «Послам мусульманских правителей нет входа в высочайшее присутствие», — отвечал, как сообщает историк Джевдет-паша, тогдашний реису-ль-кюттаб Абду-р-Реззак-эфенди. Когда же бухарский посол был удостоин этой чести и драгоман русского посольства заявил протест свой по этому поводу, то ему ответили, что Бухара не соседнее с Турцией государство, а потому допущение бухарского посла в султанское присутствие не заключает в себе ничего предосудительного. Последний отзыв можно понимать в том смысле, что географическая отдаленность Бухары отнимала у бухарского посольства, направлявшегося в меккский хадж, всякое политическое значение и, следовательно, прием его султаном был выражением простого гостеприимства и внимания к единоверным пилигримам, тогда как аудиенция крымским послам могла быть рассматриваема как акт международных отношений Порты к Крымскому ханству на правах равных независимых государств, чего Порта никак не хотела признать, а потому и оставила эту претензию представителей крымского хана без удовлетворения. Что же касается территориальных притязаний Шагин-Герая, то Порта отвечала на них, кроме письменного категорического отказа, еще немедленным и деятельным принятием мер к военной охране местностей, об уступке которых хлопотал хан. В марте 1780 года Стахиев писал Румянцеву: «Перед некоторым временем отправлен отсюда водяным путем Салагор-Хюрджи-Сулейман с нескольким числом каменщиков, плотников и других мастеровых людей для починки Суджакской и Сухумской крепостей на Абазинском берегу». Как говорят русские источники, об этом Сулейман-аге каиммакам в Тамани доносил хану в начале октября того же 1780 года, что он, приехавши в крепость Сугуджук, беспрестанно старался отторгнуть от власти Шагин-Герая все ногайские орды, уверяя их, что они, равно как и черкесы, не имеют ничего общего с Крымом, который слывет, мол, теперь вольным, но все-таки по-прежнему принадлежит султану, и что в скором времени к ним будет назначен особый хан из Стамбула; а если до того времени кто-нибудь пожелает, для большего спокойствия и выгод, переселиться в Анадолу или Румелию, то будет отправлен на султанских судах и на султанском иждивении, а по приезде будет выгодно устроен и снабжен всем необходимым. Результатом этих подстрекательств было то, что мурза Ногайской орды Касаевцев Салман-шах, прельстившись такими предложениями, подговорил весь свой аул в 130 семейств и явился к Сулейман-аге с просьбой отправить их в Румелию, что и было исполнено. С той же целью — привлечения черкесских племен на сторону Турции и организации их сообразно целям и видам Порты — назначен был комендантом Сугуджука Ферах-Али-паша, при котором вышеупомянутый силяхшур Сулейман-ага занимал пост смотрителя построек — бина-эмини. Джевдет-паша, на основании архивных документов Порты, дает очень подробный отчет о деятельности Ферах-Али-паши, которая главным образом состояла в разных административных его мероприятиях самого мирного характера, каковы, например, женитьба его на дочери одного из шабсухских беков, раздача подарков местным жителям, утверждение ислама посредством постройки мечетей и медресе, заселение Сугуджука малоазиатскими пришельцами и беглецами и водворение сорока тысяч ногайцев, прикочевавших на Кубань, в четырех пунктах, по десяти тысяч в каждом, так чтобы они везде занимали пограничные местности между русскими и черкесами, к которым они одинаково были враждебны. Но Ферах-Али-паша отправился на место своего назначения лишь в начале джемазиу-ль-эввеля 1196 года (апрель 1782), а следовательно, возможно, что Сулейман-ага до этого действовал именно так, как свидетельствуют русские источники. Когда турецкие агенты так деятельно принялись за осуществление намерений Порты, Шагин-Герай тотчас же спасовал и прибег к императрице, прося защитить его от турецких интриг, угрожавших разрушить созданное Россией в Крыму положение вещей. Но события развивались очень быстро: враждебная Шагин-Гераю партия произвела открытое нападение на его дом, так что он поспешил сесть на корабль и спасся бегством в Ени-Кале и потом в Керчь. После этого его противники избрали ханом Бегадыр-Герая, а калгой Арслан-Герая и отправили в Стамбул депутацию просить санкции своему избраннику.
