В брежневскую эпоху эти журналы срывали свою патриотическую злобу и самоутверждались за счет урбанизированной, западнической, либеральной интеллигенции, которую они по-прежнему изображали инородчески-еврейской по происхождению. «Наш современник» и «Молодая гвардия» провоцировали широкое обсуждение мифологизированной русской истории, представленной в примитивных расово-националистических понятиях. Такая история оказалась особо привлекательной, поскольку отвергала официальные марскистско-ленинские модели государства. В этом же идейном ключе работал и ксенофобский еженедельник «Литературная Россия», и журнал «Огонек», и «Роман-газета», массовое издание, печатавшее прозу (согласную с линией партии) тиражом в 3–4 млн экз.
Эти периодические издания сформировали особый вид государственной пропаганды, который позволил партийным идеологам манипулировать массовым сознанием и изобретать новых врагов народа преимущественно по национальному признаку. Партийные сталинисты мастерски использовали антисемитские мотивы в средствах массовой информации. С их помощью возрождалась в общественном сознании память о светлых позднесталинских годах, косвенно, задним числом, одобрялись жесткие антисемитские мероприятия зрелого Сталина, тихой сапой проводилась реабилитация культа личности, развенчанного партией при Хрущеве. Немаловажно, что ползучий антисемитизм позволял перенаправить гнев советских граждан со все более беспомощного партийного руководства и дряхлеющей экономики на интеллигенцию и евреев.
В свою очередь легализовавшиеся теперь литературные консерваторы принялись за решительное перевоспитание партийного руководства среднего звена в духе национализма, ксенофобии и русской исключительности. Практически все сплошь публикации «Молодой гвардии» и «Нашего современника» (от литературной критики и поэзии до философских очерков и прозы) были пропитаны ультраправой профашистской и расистской идеологией. Во главу угла были поставлены попытки объевреить русскую революцию вообще и русский либерализм в частности. В противовес вымышленным еврейско-либеральным они выдвинули новые почвеннически-расовые ценности.
Возьмем, к примеру, псевдоисторический роман Валентина Пикуля «У последней черты» о Григории Распутине и последних годах Российской империи («Наш современник», 1979, №№ 4–7). Манипулируя историческими и псевдоисторическими фактами в угоду читателю, Пикуль считает причиной упадка и гибели старого режима международный заговор грязных сионистов против русской монархии. Вадим Кожинов, тонкий знаток литературы и выученик русского философа и гуманиста Михаила Бахтина, опубликовал в «Нашем современнике» в высшей степени спорный очерк о Достоевском, в котором сочувственно высказался о ксенофобии Достоевского, поддержал мысль Достоевского о превосходстве славянского духа и особо подчеркнул арийский характер великой русской литературы, о чем говорил Достоевский в своей программной речи на открытии памятника Пушкину.
Регулярно публиковавшийся в «Нашем современнике» и «Молодой гвардии» поэт Станислав Куняев, пророк «добра с кулаками», выказывал открытое презрение к таким человеческим чувствам, как подлинная дружба и беззаветная любовь, восхваляя, в противопоставление им, власть стихий и физическое насилие. Выбрав другой литературный журнал, Татьяна Глушкова опубликовала свое печально знаменитое эссе о «Моцарте и Сальери» Пушкина. Моцарта она представила человеком творческой интуиции, глубоко народным, стихийно мыслящим и творящим, иррациональным безумцем, своего рода одержимым и, следовательно, «нашим» русским гением. В то же время Сальери оказался рационалистом и скептиком, холодным интеллектуалом и потому убийцей. Ничего исконно русского в нем не было.[195] Особенно же важен в этом контексте историко-философский роман Владимира Чивилихина «Память», где подчеркивается превосходство русского духа, отрицается какое-либо иноземное влияние на формирование русской нации и где Древняя Русь изображается колыбелью индоевропейских ариев.
В брежневском СССР всем тем, кто жаждал ультраправых откровений, предоставлялся широкий набор легально опубликованных источников. Интеллектуалы, искавшие исторических сенсаций, могли черпать их в трудах русских историков и этнологов-неоромантиков, таких как Лев Гумилев. Сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева, выдающихся поэтов Серебряного века, Лев Гумилев уникально интерпретировал историю Киевской Руси, представив ее борьбой славянской государственности с паразитическим, недолговечным Хазарским каганатом, кочевая элита которого еще в конце VIII в. приняла иудаизм. В отличие от славянских племен с их высокопродуктивным синтезом этнических групп, племенные иудеи-хазары, предполагаемые прародители ашкеназских евреев, представляли особую опасность для приютивших их племен.[196]
Для интересующихся древним периодом русского православия имелся в распоряжении Владимир Солоухин, одаренный писатель-почвенник и один из главных редакторов «Молодой гвардии». В стране, где позитивное обсуждение религии и религиозности считалось религиозной пропагандой и преследовалось по закону, Солоухин безбоязненно рассуждал о своем богатом опыте собирательства православных икон (Москва, 1969, № 1).
Любители высокоинтеллектуальной литературы обращались к Валентину Катаеву, исключительно одаренному стилисту, изобразившему в блистательном антисемитском романе «Уже написан Вертер» революционную Одессу. Примечательно, что роман был опубликован некогда либеральным «Новым миром» (1980, № 6), скатившимся на умеренно консервативные, ксенофобски-охранительные позиции. Катаевские главные герои, чекисты — сплошь евреи. По Катаеву получается, что только один идишистский еврейский плебс составлял боевое радикальное крыло большевистской партии и потому был целиком и полностью ответственен за уничтожение одесской русской элиты и разрушение южнорусской культуры.
Круг чтения русских ксенофобов обнаруживает их прекрасное знакомство с классикой русской антисемитики. Некоторые из них добрались до самого Шульгина, который коротал последние жизни годы во Владимире, недалеко от Москвы, после того как был арестован в Белграде, отбыл срок в ГУЛАГе и был амнистирован в 1956 г. Илья Глазунов, партийно-правительственный живописец и пользующийся самым высоким покровительством доморощенный дуче отечественных монархистов и шовинистов, рекомендовал своим прихожанам книгу Дикого «Евреи в России и СССР».[197] Другие ультраправые вновь открывали для себя Меньшикова, Бутми и Нилуса.[198] Встревоженный ползучим антисемитизмом и ксенофобией среди русских интеллектуалов, особенно ощутимыми среди разочаровавшихся в марксизме, отец Александр Мень писал в те годы о бесчеловечности и жестокости, которые разжигают «Протоколы сионских мудрецов». Либерально мыслящий православный священник, о. Мень письменно и устно давал отповедь антисемитским мифам, получившим широкое хождение в его непосредственном православном окружении.[199]
