Но наиболее показательна последняя, решающая битва – при Гавгамеллах. Здесь персы имели по меньшей мере шестикратное преимущество. Македоняне впервые столкнулись с воинами, в прежних сражениях участия не принимавшими. На левом крыле «Великой армии» встали массагеты и бактрийцы – туранские всадники, правое заняли каппадокийские конники, по сути, тоже туранцы, но западные, и прочие, прочие. Сам Дарий с лучшими отрядами персов стал в центре. В прежних сражениях Александр с ходу сокрушал неприятельское левое крыло, но тут он вдруг занялся невразумительным маневрированием. Тем временем правый фланг персов смял противостоящие им македонские полки. Каппадокийцы могли выйти в тыл армии Александра, и тогда исход сражения был бы решен. Однако большая часть их бросилась грабить македонский лагерь, переполненный добычей, взятой трофеями в предыдущих сражениях. Александр же тем временем так ничего и не сумел поделать со среднеазиатской конницей и изменил направление главного удара – в центр. После непродолжительного сопротивления персы бежали, но туранские всадники отступили в полном порядке.
Эти туранцы оказали македонской армии самое серьезное сопротивление, какое она только встречала за время похода. Бактрийцы, согдийцы, массагеты два года терзали армию Александра в Средней Азии, причинив ей потери большие, нежели огромные армии Дария в трех великих сражениях. И сопротивлялись бы дальше, если бы не предательство отряда ренегатов, умертвивших вождя сопротивления Спитамена.
И каков же вывод. Прежние пассионарии персы, приняв веру в Зервана, утратили стремление жертвовать собою ради победы добра, а следовательно, и отчее мужество, зато его в полной степени сохранили народы, державшиеся веры отцов, либо новообращенные, не познавшие сладкой пагубы зерванизма, зороастрийцы.
Не потому-то Александр, привечая персов, формировал первые туземные контингенты из туранских племен, много более отважных, нежели поистаскавшиеся на пирах и философских диспутах арии. Да и женился он по любви на туранке Роксане, остальные же браки – по разуму, как жертва державной политике.
Именно в это время Александр окончательно утверждается в своем отношении к зороастризму. В целом веротерпимый, он отказал в признании единственно арийской вере. Более того, он преследовал зороастрийцев и, судя по тому, в сколь неприглядном облике он предстает в переложении наследников Ахеменидской культуры, весьма рьяно. Физического истребления, кажется, не было, а вот канонический, писанный золотом свод книг Авесты (если искомый существовал) Александр будто бы приказал сжечь.
Отчего такая немилость? Думается, Александр – сам ли, через более просвещенных «друзей» – познал силу этой веры, опасную для завоевателя, обратившего взор к виднеющимся в лучах восходящего солнца горам, за какими простирались бескрайние все еще просторы Востока. Он имел под началом самую боеспособную на тот момент армию, реальную опасность которой представляли сильные духом люди. Но отнюдь не те, кто признавал бесконечность времени.
Потому-то вельмож-зерванитов Александр милостиво приблизил. Потому-то он привлек на свою сторону «варваров»туранцев, ибо те шли в бой не ради победы добра, а за милое сердцу героя сокровище в любом его выражении.
Александр стал первым европейцем, приоткрывшим Западу занавешенные паутиной джунглей тайны Индии. Его армия объявилась в Пятиречье во времена смутные, когда предавались забвению старые истины, уходило в никуда величие древних городов, исчезали отеческие боги.
Именно здесь македонской – если же быть более объективным, евразийской – армии довелось одержать самую кровавую победу. На реке Гидасп войско Александра сошлось в битве с армией местного царя Пора, основу которой составляла самая могучая военная сила древности – слоны. В сражении македоняне потеряли тысячу человек, чего не случалось прежде, исключая разве что потери, понесенные в туранской партизанской войне.
Пораженный отвагой и физической мощью Пора, Александр не только сохранил ему жизнь, но и умножил его владения. Он удивился б еще более, если бы поинтересовался тайнами той необычной веры, которую исповедовал Пор. А этот могучий, за два метра, царь придерживался, вероятно, джайнизма, учения, распространенного в те времена в Пенджабе, причем особенно распространенного среди воинов.
О джайнизме мы уже говорили выше, но в большей степени – о его зримых странностях. Между тем то было вера сильных людей, готовых час от часу смиренно мести дорогу перед собой ради спасения букашек, но и готовых, если придется, добровольно расстаться с жизнью, причем самым мучительным способом, как то проделал поразивший воображение македонян джайн Калан, добровольно и бесстрастно взошедший на костер. А далее, к востоку и югу, медитировали те, кто предпочитали самоубийству медленное угасание. Так поступали последователи Будды-Шакьямуни.
Джайны и буддисты медленно, но верно подтачивали древние арийские традиции. Джайн Чандрагупта покорил с пол– Индии лишь ради того, чтобы уморить себя голодом. Его внук Ашока едва ли был искренним буддистом. Буддизм устраивал его как средство бескровного успокоения вечно недовольных условиями бытия подданных.
Культуру древних ариев, кроме того, пожирали философствующие еретики. Однако им не суждено было одержать победу, ибо из тьмы уже выползали древние боги. Вишну, Шива, Брахма – о них мы уже вели речь. Но апогеем возрождения культуры древних обитателей Индии стал культ Шакти – во всех ее выражениях.
Арии привели с собой на благословенные земли Индостана многих богинь, олицетворяющих силы природы, абстракции, супруг богов – мужей, налитых жизненной силой и страстями. Но были они безлики и серьезного места в религиозных воззрениях ариев не занимали. Из более тысячи гимнов «Ригведы» богиням посвящены лишь 22, из них 20 – богине зари Ушас в силу ее привлекательности. Так что женские божества были велики числом, но не почитаемы.
Но по мере умирания ведической веры и возвышения новых богов в пантеон постепенно просачиваются богини из местных. Сначала они не больно влиятельны, но, приобретая могучих мужей, возвышаются сами, объединенные общим именем Махадеви или Шакти, Великой Богини. По сути, возвращаются времена Великой и Ужасной Матери, выступающей во множественных ипостасях: Парвати (Дочь гор), Сати (Добродетельная), Гаури (Белая), Дурга (Неприступная), Чанди (Лютая)… Шакти – не просто Богиня-Мать, благостная богиня. Постепенно она начинает восприниматься как энергия созидания, сохранения, разрушения, активное личное существо, включающее индивидуальные души. Возникает своеобразный женский монотеизм, ибо Шакти оттесняет, а то и совершенно растворяет Шиву.
Ужасной славой пользовалась Шакти-Кали – богиня-истребительница, чьей ярости и кровожадности могли позавидовать Иштар, Сехмет и Артемида, трехкратно вместе взятые. Черная женщина с распущенными волосами, красными глазами и вываленным изо рта языком – Кали пришла в этот мир для того, чтобы истреблять. Кали – апофеоз смерти. Адепты Кали, тхаги, или «душители», сотнями умерщвляли прохожих на проселочных дорогах Индии. Самый известный из них, но, может быть, и не самый жестокий, некий Бухрам из Аллахабада, умертвил более 900 человек.
