«Вешал, вешал на нас дохлых собак партократ Никита Сергеевич, который тоже «хорошо» поучаствовал в проведении репрессий в Москве и Киеве в тридцатых и сороковых годах, — говорил в одном из своих выступлений во Львове первый оперативный начальник автора, участник Великой Отечественной войны, блестящий аналитик и такой же практик в проведении острых оперативных операций на фронте и в послевоенное время, начальник Особого отдела КГБ при СМ СССР по Прикарпатскому военному округу генерал-майор Николай Кириллович Мозгов, — досталось нам от его козней, грязно потоптался он по чистым именам «сталинских волкодавов» в патриотическом смысле слова».
Впоследствии маршал Советского Союза Иван Христофорович Баграмян, начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, провоевавшего с Михеевым не всего два, а целых два месяца кровопролитнейших боев в окружении и отступлении, вспоминал в своих мемуарах слова Анатолия Николаевича, сказанные о том, что:
«…место чекиста в условиях войны — на самых опасных участках борьбы с врагом. Он может и должен сражаться как солдат, но при этом не вправе никогда забывать о своих основных обязанностях».
Этот жизненно профессиональный принцип он будет доказывать в дальнейшем каждый день, вплоть до своей трагической гибели…
В течение погожей ночи с небосклоном, залитым бисером звезд, на автомобиле группа преодолела всего треть пути.
Шоссе было забито встречными машинами, гужевыми повозками, вершниками и пешим людом, уходившим в сторону Киева и Москвы, а вообще на восток страны.
Под утро им встретился верхом на красивом орловском рысаке стройный пахолок — украинский хлопец, парубок в вышиванке и брюках, закатанных до колен. Он все время озирался, как будто ожидая погоню.
«Наверное, конокрад, умыкнул где-то красавца», — подумал Михаил Белоусов, не единожды в детстве пробовавший казенником горбатые спины колхозных доходяг.
Ехали люди на машинах, подводах, широких арбах, тащили домашние пожитки или скарб даже на тачках и небольших самодельных четырехколесных возках.
Чуть проехав дальше, группа чекистов узрела пожилого мужика на телеге.
— Куда вы, батя, спешите, путь куда держите? — спросил Михеев у медленно ехавшего почему-то по встречной обочине старика на повозке, запряженной двумя чалыми и косматыми лошадьми.
— Тпру-у-у, — раздалась команда возницы. Лошади встали, обиженно помахивая хвостами, словно недовольные сбоем привычного ритма движения.
На телеге, застеленной свежим сеном, покоился домашний скарб из кастрюль и тарелок, тяжелый дубовый ларь, рядом с которым сидели две женщины — молодая, очевидно, мать, и другая постарше. На руках у молодицы покоился ребенок.
— Як куды? — бежим, гражданин начальник, от войны. Хороши хоромы, да нет обороны. Сеча немецкая быстро побежит по нашей стране. Вы еще не знаете, как Червона армия откатывает… Все назад да назад — вельми боится народ немца и его армии. Сила солому мнет, — проговорил с южным акцентом незнакомец.
— Армия боится немца? — повторил главную суть сказанного переселенцем комиссар госбезопасности 3-го ранга.
— Так, пан начальник. Мы чуть оробели — вот на нас и насели, а потому гонят, как скот.
— Как вас зовут?
— Остап… а что, заарештуешь мэнэ, пан?
— За что?
— За правду!
— Вот мы и едем, чтобы увидеть и твою в том числе, Остап, правду. Так куда конкретно держишь, отец, путь?
— У Саратов, добродию, до брата ридного. У него там вэликэ хозяйство, и нам найдется место. Туды немчура, я так думаю, не доберется. Вот и мы, как та мышка, что в свою новую норку тащит корку.
— Так вы же говорите, что немец непобедимый?
