Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
И только Аркадий сидел у окна и, не отрываясь, смотрел на летящее навстречу железнодорожное полотно. Встречное движение поглощало лицо Лидочки, лукаво поглядывающее на Аркашу отовсюду, куда бы он не обращал свой взор. Словно сквозь вату до него доносились звон наполняемых стаканов и обрывки разговора, но художник не понимал, что речь идет о нем.
– Малахольный пусть тоже дежурит по ночам… – закусывая самогон груздями, грозно гудел рябой майор. – Он что, особенный?
– Аркадий болен, он не справится, я сам буду за него дежурить, – откуда-то издалека отзывался голос Корниевского.
– Он не справится, а ты, черт очкастый, справишься? – насмешливо фыркал тенорок рядового Егорова. – Нету вам, образованным, веры. Я сам народное добро постерегу. Ишь, чего удумали! Хотели серебряную дудку стащить! Ты пить-то будешь или тебе не наливать?
– Я кипятку попью, благодарю вас.
– Как хочешь, наука. Глуши кипяток.
Потом была ночь, тихий крик, похожий на стон, и снова мелькающие в окне огни полустанков. А утром вагон огласил безумный вопль наркомфиновца Острягина:
– Егоров! Егоров, сволочь! Где еще один мешок?
Егоров не отвечал, а вместо него откуда-то сверху, с багажной полки, лениво откликнулся окающий говорок:
– А его твой помощник унес. Зарезал хлопчика, мешок взвалил на спину и под утро сошел на полустанке.
– Врешь, контра! – заголосил финансист. – Не мог майор так поступить!
– А ты у хлопчика спроси, мог али нет, – хихикнули сверху.
– Егоров! Проснись! Ты что же, и в самом деле… Ох, мать честная! Кровищи сколько! О-ё-ё, нож-то и правда Сапунова… Товарищ историк, я сойду на следующей станции, сообщу о побеге Сапунова в органы, пусть в розыск объявляют. А вы уж именем революции довезите мешки и тело Егорова до Москвы.
Уложив обмякшего Егорова на скамью, финансист кинулся к дверям вагона, дожидаясь, когда замедляющий ход поезд окончательно остановится. Корниевский сосредоточенно следил за ним в окно и, дождавшись, когда Острягин, переговорив с расхаживающим по перрону красноармейцем, устремится следом за ним в здание вокзала и скроется за распашными дубовыми дверями, начал осторожно прощупывать ближайший мешок. Не обнаружив того, что искал, перешел к следующему мешку и так искал до тех пор, пока не нащупал то, что ему было нужно.
Не торопясь доставать обнаруженное, раскрыл портфель, вынул бумаги и, вытащив один из листов, тщательно переписал его по новой, исключив из списка реквизированных богатств серебряную флейту. Затем достал папку с рисунками и, покопавшись в ней, выудил из стопки ловко прорисованную Аркашей реликвию. Сложил оба изъятых листа пополам, затем еще раз пополам, порвал на части и спрятал бумажные обрывки в углубление под лавкой. А папки с описью и рисунками убрал в отсек портфеля, туда, где у него всегда хранились документы. И только глубокой ночью историк развязал нужный мешок и осторожно, стараясь не греметь окладами о лампады, вынул флейту, тут же спрятав ее в чемодан с вещами.
Сквозь мутную дрему Аркадий наблюдал за действиями Корниевского, и в его груди поднималась волна глухого протеста. Он так долго и кропотливо выводил мелкие значки на флейте, а Всеволод без раздумий уничтожил плод его труда! Свинство какое-то. Пока Корниевский не видел, Аркадий достал из углубления спрятанные родственником обрывки и убрал к себе в карман.
В Москве их встречали сотрудники НКВД. Два дюжих бойца вынесли из вагона тело Егорова, другие особисты волокли мешки с реквизированным добром, а еще один сопровождал Корниевского, прямо с вокзала собираясь препроводить историка на Лубянку – писать отчет. Растерянный Аркадий, обвешанный чемоданами – своим и родственника, кое-как добрался на трамвае до дома и буквально упал в объятия сестры.
– Боже мой, Аркашенька! – принимая вещи, всплеснула руками Марина. – Что случилось? Где Сева?
– Всеволод на Лубянке, дает пояснения, – пробормотал совершенно обессиленный художник, из коридора направляясь в комнату, прямиком к любимому дивану.
– Какие объяснения? Почему на Лубянке? – растерялась Марина.
– Полагаю, ничего страшного, – сворачивая в трубочку научный английский журнал, проговорил профессор, неторопливо выходящий из комнаты на шум голосов. – Напишет рапорт и придет домой.
И тут Аркадий вспомнил про флейту. Подхватил чемодан Корниевского и, воспользовавшись тем, что комната опустела, прошмыгнул к тайнику, достал из бокового кармашка заветную вещицу и надежно спрятал.
– Подожди, Аркаш, не раздевайся! – заходя в комнату, попросила Марина. – Глафира добыла шикарную курицу, говорит, в угловой магазин завезли. Вот деньги, сходи, пока всех кур не разобрали.
Она сунула Аркадию в карман несколько купюр, и там ее рука нащупала бумажки.
– Что это? – Марина с любопытством разглядывала обрывки.
– Не трогай, это мое! – недовольно откликнулся Аркадий.
– Любовная записочка? – хихикнула сестра, но тут же осознав свою бестактность, прикусила язык.
Аркадий побледнел и, развернувшись на каблуках, выбежал из квартиры, с силой хлопнув дверью. Перед глазами стояла Лидочка и с упреком смотрела на него, словно спрашивая, доволен ли теперь осиротевший Аркаша, что она выполнила его требование и умерла?
На улице художник немного пришел в себя, быстро шагая вниз по Покровке. Рассеянным взглядом скользя по округе, выхватывая из до мелочей знакомого пейзажа отдельные дома, витрины, вывески…
Пройдя мимо рекламной тумбы, обклеенной яркими объявлениями, Аркадий замедлил шаг. Остановился у витрины табачной лавочки, постоял, обдумывая увиденное, и повернул назад, чтобы лучше рассмотреть то, что так его поразило.
Объявление, привлекшее внимание Аркаши Вольского, на первый взгляд было самым обычным, даже без картинок, один лишь текст, украшенный символом в самом верху листа. Вглядываясь в алую розу с белым лепестком лилии, изображенную на фоне креста, Аркадий с замиранием сердца думал, что точно такой же знак видел в то роковое утро вышитым на воротнике у Лидочки.
Рассмотрев цветок, он сделал вывод, что никаких сомнений быть не может. Тот самый знак. Роза и крест. Символ розенкрейцеров. Многие современники и поздние исследователи приписывали братьям Креста и Розы ореол всемогущества. Интересный знак носила Лидочка на воротнике, ничего не скажешь. И почему Аркаша только сейчас вспомнил о розенкрейцерах, а в тот момент, когда ругал Лиду последними словами, в голове его даже не мелькнула мысль о братьях Креста и Розы?
Закончив рассматривать символ, юноша перешел к знакомству с текстом. Объявление гласило, что сегодня в большом зале Политехнического музея состоится лекция на тему «История древнейшего естествознания», которую прочтет доцент Марченко.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
