– Шнурки развязались, – объяснил Герман.
Они свернули на боковую лестницу, и вскоре Пророк услышал чей-то бубнеж, смешанный с шумом падающей воды.
– В термах читает, – услужливо подсказал Николай.
Поднявшись в просторный холл, подошли к двери, из-под которой лился свет.
– Открой, – попросил Герман.
Николай усердно рванул на себя. Третьяковский влетел и увидел большую мраморную ванну, наполненную водой, на которой покачивались лепестки роз. В углу спиной к ним сидел и читал вслух «Алексиаду» Сергей Колотилов, он же Алексей I Комнин.
Герман улыбнулся и прислонил острие лезвия к его шее. Сергей вздрогнул, выронил книгу и чуть не ушел под воду.
– Тише, – сказал Герман. – Не волнуйся. Ты ж бандит.
В этот момент Третьяковскому показалось, что Николай, стоявший у стены, улыбнулся.
– Вылезай.
Сергей вытащил из воды свое большое белое тело.
– Я не бандит, – сказал он, наконец приходя в себя. – Я физик по образованию вообще-то.
– Конечно, – усмехнулся Герман. – Вы все еще полоскаете? Тогда мы идем к вам, – пошутил он, чтобы еще раз порадовать старика, и в то же время дал почувствовать Сергею клинок: слишком норовистому коню нужны шпоры. Затем обратился к своему Оруженосцу: – Мне будут нужны изолента и стул.
Николай вышел, а Пророк, благодушно улыбнувшись и оглядев внушительные колотиловские достоинства, добавил:
– Будем тебя пытать…
– Зачем вы заставили меня делать эту позорную презентацию? – спросил Герман, кусая яблоко, которое принес Оруженосец, когда они усадили Колотилова на стул в кремовом свадебном чехле и обмотали его изолентой. – К чему был весь этот маскарад?
– Я не знаю… – выгнулся Сергей. – Это Петя…
– Спокойно. – Герман остудил его, приложив клинок куда следует.
– Это Петя, – тише заговорил Колотилов. – Уши прожужжал, что нам для таких, как ты, таблетки делать. Исследования какие-то. Что вы, копирайтеры, как дети. Плюс, что для дочки будет интересно. Тьфу… Чего я повелся опять…
Герман обстоятельно обгрызал перепоночки сердцевины.
Беседа проходила в просторнейших, облицованных мрамором залах терм, как их называл Николай. Третьяковский, опершись на меч, сидел на одном стуле. На другом располагался Колотилов. У колонны стоял затосковавший Николай Николаевич.
– Ты знаешь что-нибудь об Атланте Великолепном? – спросил зачем-то Герман.
Колотилов обиженно отвернулся.
– Ладно, – устало выплюнул перепонку Пророк. – Надо тебя кончать.
– Пожалуйста… – пролепетал лакированный, как нэцке, и мелко дрожащий Сергей.
Помолчали.
– Скажи мне, зачем ты врешь? – снова начал Герман, неожиданно меняя тактику.
– Насчет?
– Я же знаю, вы просто испугались отправлять меня из-за здоровья. Сразу поняли, что я не подхожу, когда получили результаты медосмотра. А дальше… решили надо мной поиздеваться, да?
Колотилов помотал головой.
– Где находится стартовая площадка? – продолжал допрос Атлант. – Ответь – и будешь жить.
– Да нету никакой площадки! – дерзко среагировал Колотилов.
– Ничтожества, – засмеялся, глянув на Колю, Герман. – Мучаются от скуки. Жизнь у них полная чаша. А как до дела доходит, в кусты…
Он уже занес меч и встал одной ногой на стул, придерживая его, чтобы был упор, когда мальтийский клинок найдет сердце генерального директора Herz und herz, неудачаливого магистра ордена иоаннитов, но в этот самый момент, откуда ни возьмись, словно посланная с неба, зашла Ангелина. На ней было белое, пышное, как безе или облако, платье, на голове – все та же тиара, в руке – волшебная палочка. Она единственная, кто все еще придерживался маскарада. «Николай Николаевич совсем идиот», – подумал Герман. И еще он подумал: «Девочкам нельзя заходить, когда мужчины моются». И еще: «Ей пора спать».
– Что вы тут делаете? – спросила Ангелина.
– Мы играем, – весело сказал Герман.
– Во что?
– В Арагорна и короля орков.
– А почему папа голый?
– Потому что он орк.
– Да, доченька, иди погуляй, – осклабился, как мог, Колотилов.
Но Ангелина подошла к Герману:
– Вы когда полетите?
– Завтра. – Герман посмотрел на часы. – То есть уже сегодня. А ты почему не спишь?
– Можно с вами?
Положила свою маленькую ручку на его сжимающую рукоять меча кисть.
– Если папа разрешит, – растаял Атлант.
Но в этот момент Сергей взревел:
– Я не разрешаю.
Девочка посмотрела блестящими глазами на отца. Губы ее чуть дернулись. Она повернулась к выходу, сделала один шаг, постояла, потом сделала второй.
Дети чувствуют правду. Дети знают…
– Ангелина, подожди, – остановил ее Герман. – Скажи, ты, случайно, не в курсе, как добраться до секретного аэродрома?
Ангелина стояла красная, пучила губы и молчала.
– Знаешь или нет? – повторил вопрос Герман. – Откуда я лететь должен?
– Знаю, – наконец буркнула она.
– Прекрасно, – улыбнулся Колотилову Герман. – Сможешь показать?
Она кивнула.
– Тогда иди одевайся и жди меня перед воро тами.
Боясь спугнуть свое счастье, девочка на цыпочках юркнула за дверь.
– Ангелина, я не разрешаю! – заорал Сергей, и Герману пришлось затолкать в его пасть половину полотенца.
– Благодари дитя за то, что оставляю тебе жизнь, – сказал он, и Николай Николаевич был свидетелем его слов.
Ангелина в белой меховой шубке – маленькая принцесса, добрая фея, путеводная нить во мраке, посланная ему Великим Отцом, – ждала на улице рядом с мотоциклом. Герман оседлал железного коня, поднял и посадил ее перед собой.
– Открой ворота, – приказал он Николаю.
Когда они оказались на свободе, Пророк, обращаясь к колченогому, произнес следующее:
– Ты хотел стать бегуном… так беги.
И, издав громоподобный рев, сорвался с места.
Ангелина волшебной палочкой указывала дорогу. Сразу за Upper Village начинались глухие места – грязный пруд, к которому были обращены задники магазинов, негостеприимная деревня, где прямо на дороге спал человек, и вслед за Германом долго с лаем бежала линялая дворняга цвета тряпки, потом пошли кооперативные дачи, залатанные, собранные из ворованных калиток, цистерн, стеклышек, поблескивающих в ночи. Ни одно окно не горело, а редкие фонари просеки дрожали от усилия осветить разруху. «Хибары бедноты, которая тянется к земле, чтобы не поднимать голову, – думал Герман. – Да будет им известно о восьмиконечной звезде».
