– В реку его бросить, ирода! – зыркнул Стенька глазами на царёва посланца. – А ежели Корнила али старшины препятствовать будут – и их тоже топите, аки собак кусачих!
Под бряцание сабель и беспорядочную пальбу в воздух, атаманские други Андрей Михайлов и Якушка Телицын схватили жильца под руки, и, накинув на шею верёвку, поволокли к Дону. Подтащив изо всех сил сопротивлявшегося Евдокимова к речному обрыву, они столкнули его вниз, привязав к ногам пушечное ядро.
Обомлевший от страха Яковлев стоял в стороне, не в силах даже слова сказать своему разбушевавшемуся не на шутку крестнику.
– Вот и проводили московского гостя! – со злой усмешкой крикнул Разин, обращаясь к кругу. – Так и выведем вскорости с корнем по всей Руси бояр, думных людей и воевод, государевых неприятелей да изменников! Тогда прозреет царь, и даст свободы нам, чёрным людям! Айда со мною, на Царицын!
Не глядя более на войскового атамана, он пошёл прочь, окружённый огромной толпой восторженных казаков. По Дону за атаманским «Орлом» следовало теперь до сотни больших и малых судов, а по берегу шли несколько тысяч конников, артиллерия и большой обоз.
– А что, братцы, возьмём Царицын? – обратился Стенька к своим друзьям, осушив до краёв наполненную чашу. – Нешто нам не совладать с тамошним воеводой Тимошкой Тургеневым?
Неопределённо покачав головой, Якушка Телицын пожевал длинный седой ус.
– Сказывают, стрельцов у него человек с четыреста! Да орудий добрых штук тридцать! А у нас пушки дюже лёгкие, не возьмут они стены царицынские! А чем мы ворота пробьём, что толстым железом окованы?
Лицо Разина вдруг налилось кровью, и он в гневе отбросил пустую чашу. Телицын и Михайлов невольно отодвинулись от атамана, опасаясь попасться ему под горячую руку. Они прекрасно помнили, как в Астрахани их вожак в ярости утопил полюбившуюся ему восточную княжну.
– Ты просто пыль под солнцем! – однажды сказала ему на пиру строптивая девушка, закусив полные губы. – Ты можешь насиловать моё тело, сколько придётся, но никогда не станешь равным мне!
Схватив персиянку за талию, Стенька швырнул её в волжские волны, как слепого котёнка. Михайлов, только что перевёдший ему слова прекрасной пленницы, едва не потерял дар речи от подобной свирепости.
Вот и сейчас был как раз такой момент, когда ему следовало держать язык за зубами.
– Пойдём на Царицын! – сказал атаман, поигрывая желваками. – Я всё уже и без вас решил! Есть у меня в городе верные люди, что обещались помочь! А кто не хочет со мною следовать, пущай катится куда подале!
Стены деревянной крепости на Волге «воровское войско» окружило поутру, когда солнце только встало. Только хорошо знавшие Разина понимали, что тот немного нервничает. Как всегда, слегка хмельной, казачий вожак подъехал на расстояние выстрела к царицынскому валу.
– Эй, на башне! – крикнул он, лихо заломив отороченную куницей шапку. – Сами ворота откроете или подсобить вам нужно?
– Подсоби, попробуй! – ответил ему сверху воевода Тургенев. – Только животик не надорви, злодей!
Сразу же после этого пушкарь пальнул из орудия по «парламентёру», однако промазал. Для виду громко чертыхаясь, Стенька отъехал прочь, грозя кулаком. Воевода ещё не знал, что как раз в этот момент давно проникшие в город разинские «посланцы» уже перерезали последних не перешедших на их сторону стрельцов.
Тургенев понял всё лишь в тот момент, когда створки ворот с грохотом распахнулись под громкое «уханье» торжествующих простолюдинов. Запершись в башне с оставшимися верными ему сотниками, он с ужасом ждал кровавой развязки мужицкого бунта.
Внутри Царицына всё было охвачено праздничным ликованием, перешедшим в огромный пир под открытым небом. Казаков и изменивших присяге стрельцов горожане угощали всем, чем был богат их край.
На сколоченных сейчас же столах стояли блюда с жареным мясом, хлебом, всяческими печёностями и ватрушками, вяленой и сушёной рыбой, квашеной капустой и огурцами, бутыли с вином, квасом, мёдом и пивом… Разин гулял вместе со всеми, словно растворившись в толпе окруживших его людей.
– А где ноне собака воевода? – вдруг спросил он, вытирая уста рукавом полотняной рубахи. – Али не вогнали мы ещё осиновый кол в его злое сердце?
– Нет, батюшка, не вогнали! – отозвался Ондрюшка Михайлов, грозя кому-то грязным пальцем. – Вон он, в башне заперся и сидит, аки аспид!
Одним движением перевернув жалобно заскрипевший стол, атаман вскочил на ноги.
– Так сейчас вгоним! – сказал он, опоясываясь саблей. – Этих гадов нужно давить до последнего, пока не взвоют!
Схватив стоявшую тут же дубовую скамью, четверо дюжих казаков в момент вышибли входную дверь в башню. Вот уже один из них приволок за бороду Тургенева, смотревшего вокруг бешеным зверем.
– Может, что сказать хочешь напоследок? – обратился к нему Разин, пнув сапогом. – Говори, потому как скоро преставишься ты!
– Ждёт тебя, ирод, смерть лютая! – ответил воевода, выплёвывая с кровью выбитые зубы. – Привезут тебя в клетке в Москву Первопрестольную и казнят на плахе, аки зверя лютого! Уже давно топор для твоей шеи заготовлен!
Задумчиво пожав плечами, Разин почему-то вдруг истово перекрестился и посмотрел ввысь.
– Повесить его! – сказал он, не глядя на Тургенева. – Нехай на том свете нас проклинает!
Глава XVIII. Афанасий Бейтон
Метко брошенный камень причинил голландцу Мейдену ранение, от которого тот не мог оправиться почти неделю. Альфред вместе с Марией с трудом притащили его в лагерь, где девушка промыла раны обоим дуэлянтам и наложила повязки из чистого полотна.
Когда Якоб пришёл в себя и открыл глаза, то увидел перед собой улыбающегося друга с перевязанной рукой.
– Кто это меня так? – спросил Ван Мейден, морщась от боли. – На нас что, опять напали дикари?
– Ты не поверишь! – развёл руками молодой поручик. – Чудесному спасению от твоей шпаги я обязан вот этой хрупкой девушке, которая столь необычным образом решила выручить меня от неминуемой смерти! Как оказалось, она великолепно владеет пращой!
Взглянув на Марию, голландец громко расхохотался, попытавшись подняться.
– Вот это дуэль! – поправил он сползшую на лоб повязку. – Выходит, что я сражался с вами обоими, причём именно женщина нанесла мне решающий удар!
Обернувшись к Бейтону, он пожал ему руку в знак полного примирения.
– Честно говоря, я рад, что всё так закончилось! – искренно сказал голландец. – Повод для дуэли был пустяковый! Не хватало ещё, чтобы я убил тебя из-за какой-то девки!
Увидев, что на лицо молодого поручика снова набежала суровая тень, а между глаз пролегла глубокая складка, Якоб тут же поспешил смягчить сказанное:
– Ладно, ладно! Беру свои слова обратно! Только не говори мне, что эта дикарка стала твоей единственной возлюбленной и ты собираешься предложить ей руку и сердце!
