— Рад тебя видеть. Отличная стрижка. Решила немного окультуриться перед школой?
— Нет, — ответила Софи как можно беззаботнее. — Я сюда жить приехала.
В комнате мгновенно воцарилась неприятная и странная тишина, будто перед бурей. Фергус кашлянул. Софи не нашла в себе сил посмотреть на Тони.
— Не могла бы ты оставить нас ненадолго? — изменившимся голосом проговорил Фергус.
Она взъерошила волосы.
— Хорошо.
Затем она поднялась в свою комнату и громко хлопнула дверью. Села на новые подушки, взялась за ступни и откинула голову назад, прилагая все физические и умственные силы, чтобы не думать о том, что будет дальше.
ГЛАВА 16
— Почему ты мне раньше не сказала! — сокрушалась Ви, сидя за столом в Хай-Плейс, одной рукой держа кружку с чаем, другой — бирюзовый кулон, подарок Дэна, который она носила на серебряной цепочке.
— Я не могла, мам, — ответила Джина. — Ты так переживала за Дэна, боялась, что ему станет хуже…
— А ты видно, боялась меня.
Джина склонилась над своей чашкой и заметила, какого ужасного цвета кофе.
— Да.
Ви пришла в десять утра и застала ее в одном халате, Она не позвонила и никак не предупредила о своем приходе — так она поступала раз пять за всю жизнь. Джина проспала, потому что Лоренс ушел поздно ночью и она долго не могла уснуть. Любовью они не занимались. «Прости, не могу, — сказал он. — Даже думать об этом не могу. Все так грустно, что прямо сил нет».
Джина очень испугалась, и этот страх ее разозлил. Она заявила Лоренсу, что тот идет на поводу у Хилари и у детей, что он похож на беспринципного политика, пойманного без штанов и теперь выполняющего все требования последней сильной женщины, с которой он разговаривал. Когда Джина наконец умолкла, ей захотелось, чтобы Лоренс ее обнял. И он обнял, но как-то растерянно, чем снова раздул тлеющие угли ее тревоги и гнева.
— По-твоему, я себя виноватой не чувствую? — закричала она. — Еще как чувствую, уже давно! И не надо намеков, будто мне нечего терять, не обижай меня так, Лоренс! Это моя дочь сбежала к отцу в Лондон! Это я побоялась вовремя рассказать ей о нас, и это я теперь за все плачу!
Наконец он обнял ее крепко, по-настоящему.
— Дети — не оправдание нашим поступкам, — не унималась Джина. — Они нас никогда не простят. Может, сейчас они нас ненавидят, но они возненавидят нас еще больше, если через много лет узнают, что родители терпели друг друга только ради них. Нечестно сваливать на них такое бремя. Мы сами должны его нести.
Лоренс мягко проговорил:
— А вот теперь ты действительно оправдываешься.
— Нет…
— Да, оправдываешься. Джина, единственное, что может нас оправдать, — это наши желания, и вряд ли они совпадают с чьими-то еще.
Она оттолкнула его.
— Лучше уходи.
— Можно задать тебе вопрос?
— Конечно.
— Ты хочешь взять Софи во Францию?
Джина подняла один из бокалов вина, к которым они даже не прикоснулись.
— Хочу, разумеется. Но у нее, как видишь, другие планы. А что?
— Она тоже человек! — вдруг разозлился Лоренс. — А мы совсем не считаемся с ее мнением. И с мнением моих сыновей. Я наконец увидел все с их стороны и уже не могу закрыть на это глаза.
Он поднялся с краешка стола, на котором сидел, и подошел к двери. Джина дрожащей рукой поставила бокал на место: маленький язычок вина выплеснулся на стол.
— Лоренс…
— Что?
Джина склонила голову. Она бы все отдала, лишь бы не задавать этот вопрос, но ничего другого ей не оставалось.
— Ты меня еще любишь?
Он замер возле двери и обернулся.
— Ты же знаешь, что люблю. Всегда любил и буду любить.
С этими словами он вышел в темную ночь, а она легла в постель и не спала до пяти утра, терзаясь, почему он не поцеловал ее на прощание. Потом забылась тяжелым сном.
Встала Джина около десяти и, рассеянно включая чайник, увидела за стеклом маму.
— Рассказывай, — заявила та с порога. — Я с четырех утра не сплю. Объясни-ка, почему Софи сбежала в Лондон?
Джина сделала чай и кофе. Ви сказала, что пришла не за чаем, а за правдой.
— Она ушла из-за Лоренса. Из-за меня и Лоренса.
Ви схватила кулон и начала растирать его между пальцами, словно утешая себя.
— Мы хотим вместе уехать во Францию. Софи думали взять с собой.
— Я тебя не понимаю, — произнесла Ви. — Иногда мне кажется, что мы с тобой чужие.
— Я знала, что ты разозлишься…
— Я не злюсь, — перебила ее Ви. — Последнее время я много злилась, но это не злость. Я потрясена.
— Если тебя это утешит, я тоже. И еще я счастлива. Ко мне вернулась прежняя уверенность.
Ви взяла кружку и отхлебнула чай.
— Раньше я часто думала, будете ли вы когда-нибудь вместе. Он бы тебе подошел, Джина. Ты бы много работала и не забивала себе голову всякими глупостями. Теперь понятно, почему он так странно вел себя на похоронах, боялся смотреть мне в глаза. — Она опустила кружку, и Джина вдруг заметила, как постарели и ослабли ее руки. — Но тебе нельзя с ним быть.
Джина покрепче запахнула халат.
— Можно. Мы уже вместе.
— А дети…
— Они большие, мам.
— Только с виду, — возразила Ви. — Софи не хватит душевных сил, она не выдержит. И ты бы в ее возрасте не выдержала. У вас обеих нет братьев и сестер, а такие «единственные» дети всегда пытаются заполнить семейную пустоту другими вещами и людьми. Лучше иметь нелюбимых родных, чем вообще никаких. Только в семье мы по-настоящему учимся жить. — Она отставила кружку. — Если бы ты сказала мне раньше, я бы что-нибудь придумала.
— Нет, нам бы никто не смог помешать. Мы любим друг друга всю жизнь.
— Это еще не значит, что вы можете быть вместе. — Ви встала и тяжело оперлась на стол. Ее кулон раскачивался из стороны в сторону. — Я, кажется, поняла, почему ты так поступила. Да, поняла. И ты пойми: есть вещи, которые не поддаются лечению. А раз это нельзя излечить, доченька, с этим надо просто жить.
Джина вздохнула.
— Мам, сейчас уже никто так не думает.
Ви фыркнула.
— Могла бы и не говорить! Но вовсе не обязательно идти за стадом и думать, как все…
— Я его люблю! — воскликнула Джина. — И всю жизнь любила!
Ви медленно пошла к двери.
