Когда она вернулась, бар «Би-Хауса», служивший и вестибюлем, кишел людьми и чемоданами. Небольшая группа пенсионеров, напуганная мощным духом карри и канализации в отеле на окраине Уиттингборна, молила о пристанище. С ними беседовал Лоренс в своем поварском фартуке. Увидев его, такого спокойного и приветливого среди бушующего моря, Хилари поразилась не меньше, чем утром, когда провожала мальчиков в школу.
Он заметил ее, помахал рукой и улыбнулся.
— Сиротки молят о помощи! — крикнул ей Лоренс. Все рассмеялись. — Их тут четырнадцать! Семь двухместных номеров у нас найдется?
Хилари заторопилась к коридору.
— Это моя жена, — сказал Лоренс гостям. — Она настоящий знаток своего дела. Уверен, она не бросит вас не произвол судьбы.
Днем, разместив всех благодарных гусынь в номерах и подыскав для их водителя комнату на Орчард-стрит, Хилари спустилась на кухню. Лоренс был один: уверенными и быстрыми движениями рубил баранину.
— Все уладила?
— Бедные старушки. От страха у них чуть не случилось несварение желудка.
Лоренс хмыкнул, отложил нож и вытер руки.
Насколько мне известно, Хай-Плейс продан, — сказала Хилари. — Я видела наклейку на брошюре.
— Да.
Она села за стол Лоренса и посмотрела на его толстые помятые блокноты, некоторые даже скрепленные резинками. У нее было чувство, будто это живые существа, с которыми она вынуждена расстаться. Хилари взяла мраморное яйцо и покрутила в руках.
— Мишель говорит, дом купила какая-то пара из Лондона, дизайнеры. Хотят устроить там студию. Она подумывает уволиться и работать на них.
Лоренс снова хмыкнул. Взяв жестяную банку с хлебными крошками, он стал равномерно посыпать ими большое плоское блюдо.
— Раз дом продан, месяца через два в него заселятся новые хозяева, — предположила Хилари.
Он разбил в миску яйца и начал их взбивать.
— Лоренс…
— А?
— Может, ты прекратишь готовить и подойдешь ко мне?
— Зачем?
— Я хочу видеть твое лицо.
Он медленно опустил веничек, до боли знакомым ей жестом вытер руки о фартук и подошел.
— Итак, новые хозяева въедут в октябре, — сказала Хилари.
Он пожал плечами:
— Скорее всего.
— Значит, в октябре ты уедешь во Францию?
Лоренс помолчал, не сводя с нее взгляда. Затем произнес:
— Точной даты я не знаю.
Хилари положила руки на колени.
— Я сегодня ходила в строительное общество. Посмотреть, сколько у меня денег. Немного, около семи тысяч. В общем, мне нужно подумать о своем будущем. Если ты уедешь, я должна решить, оставить ли мне гостиницу и нанять другого шеф-повара — или все продать.
Он молчал.
— Да, я знаю, что это твой дом, но с твоей стороны будет благородно отдать мне причитающуюся долю.
— Разумеется…
— Лоренс… — Она оперлась локтями на колени и крепко сцепила руки. — Лоренс, ты должен все хорошо обдумать. Подумай о «Би-Хаусе», обо мне, о мальчиках и о нашем будущем. Нельзя просто уехать, и все.
— Я и не собирался. По крайней мере не так, как ты имеешь в виду.
— И пока… — Хилари вдруг умолкла.
Лоренс ждал. На кухне было очень тихо.
— …пока ты думаешь об этом…
— Да?
— Подумай и вот о чем…
Он приподнял голову.
— Слушаю.
Медленно проговаривая каждое слово, чтобы держать себя в руках, Хилари сказала:
— Подумай о нас. О вероятности… нет, скорее о возможности того, что наш брак ка этом не закончится. — Она проглотила слезы. — Я все еще люблю тебя.
Может быть, и ты меня любишь? Бывали дни, когда мне хотелось тебя придушить, но разводиться я никогда не хотела. И сейчас не хочу.
Она встала, держась за стол, и посмотрела на Лоренса. Он сидел неподвижно, скрестив руки на спинке стула, глядя туда, где она только что была.
— Знай, это не конец, — добавила Хилари. — Наша семья пока не разрушена.
Затем она вышла из кухни и поднялась в бар.
Софи сидела на полу в своей лондонской спальне. На ней были новые черные джинсы, серая футболка с длинными рукавами и серебряный браслет. Она подстриглась, и теперь ее волосы выглядели лучше и гуще. Софи носила их по-новому: распустила и перекинула на одно плечо. По просьбе Фергуса она сняла голубые бусы с шеи и обмотала их вокруг запястья. Он сказал, что это поможет ей не брать их в рот. В самом деле помогло, но она часто трогала шею и скучала по любимым бусам.
На стенах ее спальни висели новые репродукции, купленные в магазине при галерее Тейт. Фергус считал, что если они хотят жить вместе, то должны выполнять некоторые требования друг друга. Одним из его требований было не тащить в дом поп-культуру. Софи почти не возражала. Конечно, она покричала для порядка, но в действительности новые постеры казались ей куда красивее и смелее прежних, и она втайне ими гордилась. Фергус купил ей несколько напольных подушек в восточном стиле, темно-синюю шелковую рубашку и кремовое кимоно, расшитое аистами.
Поначалу все было прекрасно. Тони дома не было, он целую неделю работал в каком-то особняке. Софи и Фергус вместе ходили по магазинам, в кино, готовили, и во всем чувствовалась свежесть и новизна. Софи больше не ощущала себя безвольным ребенком, которого заставляют делать уроки. Напротив, она считала себя взрослой. Отец не напоминал ей об учебе; новую квартиру и ее возможную беременность они тоже не обсуждали. Фергус только рассказывал о Лондоне и о своей работе. Однажды он спросил, хочет ли она поговорить о Джине и Лоренсе — Софи не хотела. Ни капельки. «Когда захочешь, дай знать. Такие вещи нельзя держать в себе», — сказал он.
Сегодня утром папа повел ее в мрачный и величественный особняк в районе Сент-Джонс-Вуд, смотреть мебель. Сам владелец редко появлялся дома, поэтому большие темные комнаты им показывал управляющий. Фергус тщательно осмотрел комод, пару стульев и большое зеркало в раме с позолоченным орлом. Несколько минут он уделил длинным бело-голубым вазам, похожим на те китайские, что стояли на подоконнике Хай-Плейс. Затем они медленно объехали на машине вокруг Риджентс-парка (Фергус показывал Софи архитектуру) и отправились домой. «Сегодня приготовим грибное ризотто, хочешь? И откроем бутылочку французского белого маконне», — предложил Фергус. А потом выяснилось, что Тони вернулся на два дня раньше задуманного.
— Это безнадежно, — сказал он. — Наняли меня как специалиста, а сами стоят над душой, обсуждают любое мое действие и без конца жалуются на последнюю реставрацию в 1928-м! Короче, если они не пришлют картину сюда, я с ней вообще работать не буду.
