– Мне хотелось посмотреть, какой эффект это произведет на него, но не могу сказать, что узнал очень уж много.
– Мне показалось, он здорово испугался.
– Весьма вероятно. Однако от него не убудет. Если сам он подобных подозрений не вынашивает, я ему ничего не сказал; а вот если, как мне представляется, у него есть причины полагать, будто Френсис Шевиот задумал что-то нехорошее, то я надеюсь, что своими словами подтолкнул его к действию. Я был бы рад, если бы он взял дело в свои руки, избавив меня от необходимости улаживать все самому!
– Ты поверил в его сказку о том, что он узнал о смерти Евстасия от своего камердинера?
Карлайон, пожав плечами, ответил:
– Все может быть. Но нет, я не поверил.
Джон явно остался неудовлетворенным.
– Ладно! Что он сказал тебе наверху? – спросил молодой человек. – Ты отсутствовал достаточно долго!
– Он надоедал мне воспоминаниями о дяде Лайонеле. Могу добавить, что они совершенно не сообразуются с моими собственными, но оставим это. Он хотел бы получить обратно те письма, которые писал ему. Но поскольку я не нашел ни одного, то ничем не смог ему помочь.
– Нед, а может, он пытался выяснить, не наткнулся ли ты в бумагах Евстасия на этот проклятый меморандум? – спросил Джон.
– Мой дорогой брат, Бедлингтон, может быть, и старый дурак, но он не зря проработал столько времени в правительстве и научился не выдавать себя! Если я позволю подозрениям взять верх над собой, то прочту в его расспросах именно желание уйти от ответственности; если же, с другой стороны, не стану ничего предполагать заранее, то увижу в них всего лишь естественное желание любящего дядюшки узнать побольше о глупостях и обязательствах, взятых на себя его племянником. Я был с ним вполне откровенен.
– Вполне откровенен? – недоуменным эхом откликнулся Джон.
– Да, я дал ему понять, что не нашел ничего, кроме счетов, расписок и некоторой любительской корреспонденции, которую предполагаю сжечь, – невозмутимо ответил Карлайон.
Джон расхохотался.
– Нет, ты все-таки неподражаем! – заявил он. – Однако ты не рассказал ему о последнем приключении Никки?
– Напротив, я сообщил ему, что миссис Шевиот ужасно опечалена тем, что в дом сумел пробраться вор.
– И что же он на это ответил?
– Он выразил надежду, что ничего ценного украдено не было.
– Вот как? А потом?
– А я ответил, что, насколько мы смогли убедиться, не было украдено вообще ничего, – сказал Карлайон.
– Хотел бы я знать, что он намерен делать дальше! – отозвался Джон.
– Он сообщил мне, что утром должен вернуться в Лондон, но вновь приедет в Сассекс на похороны. По такому случаю, – добавил Карлайон и аккуратно взял понюшку табаку, – Бедлингтон остановится на ночлег в Хайнунз.
– Боже милостивый, Нед, я начинаю думать, что ты можешь быть прав!
– Да, я тебя вполне понимаю, – согласился Карлайон. – Зато сам уже подозреваю, что крупно ошибался!
Глава 12
Сойдя вниз к ужину, лорд Бедлингтон, казалось, избавился от своей детской капризности и дурного расположения духа. Время от времени он, правда, тяжело вздыхал, а дважды даже вытер глаза, но хозяева с удовлетворением отметили, что горечь утраты не лишила его аппетита. Бедлингтон обстоятельно распробовал каждое блюдо, индейки же из Дэвенпорта, фаршированные, обваренные в кипятке и тушеные в масле, привели его в такое восхищение, что он просил передать свои комплименты кухарке и поздравил Карлайона с тем, что тому удалось приобрести подобное сокровище. К тому времени как после гессенского супа и рагу, коими началось пиршество, он отведал запеченного карпа, разделанного по-португальски, бифштекс в белом соусе с устрицами, домашнюю утку и десерт с заварным кремом со взбитыми белками, за которыми в качестве заключительного блюда последовал фруктовый пирог, милорд уже настолько примирился с безвременной кончиной племянника, что поделился с хозяевами тремя последними сплетнями, ходившими по городу. Наслаждаясь букетом портвейна, Бедлингтон доверительно сообщил Карлайону, что не согласен со своим старым другом Бруммелем[34], утверждавшим, будто это вино годится только для черни. И он подкрепил слова действием, выпив подряд несколько стаканчиков, но если Джон и питал надежды на то, что под влиянием вина язык старого джентльмена развяжется, то вскоре они испарились. Милорд Бедлингтон не зря столько лет составлял компанию регенту и обзавелся крепкой головой и желудком устрицы, способным переварить что угодно. Да, он, безусловно, расслабился и принялся рассказывать пикантные анекдоты, но даже злейший враг не смог бы обвинить его в том, что он пребывает подшофе.
Когда же этого джентльмена наконец удалось разлучить с графинчиками, Карлайон увел его в библиотеку, решительно исключив из компании Джона и заявив, будто, как ему известно, брату нужно написать несколько писем. Джон недовольно скривился, но лишь отпустил вежливый поклон в ответ и отправился томиться ожиданием в одну из гостиных.
Его светлость изволил вслух выразить удовлетворение от жаркого огня в камине, удобного мягкого кресла, в котором он восседал, и превосходных качеств бренди, что он катал на языке. Затем он вдруг вспомнил о племяннике и печальных обстоятельствах, приведших его в Сассекс. Его светлость превзошел сам себя, благородно признав, что Карлайон всегда действовал с самыми лучшими намерениями, и даже согласился, что собственная привязанность к единственному сыну его дорогого брата могла внушить ему чрезмерную снисходительность к недостаткам Евстасия, которые он, впрочем, видел ничуть не хуже всех остальных. Вину за них он возложил, по большей части, на дурную компанию, что водил Евстасий, и, понизив голос до конфиденциального шепота, поинтересовался у Карлайона, нет ли у него оснований опасаться, будто Евстасий мог попасть в куда более неприятную историю, чем они предполагали.
– Иногда я спрашивал себя, откуда у него берутся средства на столь расточительный образ жизни, который он вел, – ровным голосом отозвался Карлайон.
– Да! – нетерпеливо подхватил Бедлингтон. – Да, разумеется, и я тоже задавался этим вопросом! Я очень надеюсь, что мы не обнаружим ничего серьезного! Я не льщу себе, полагая, что бедный мальчик сделал меня поверенным своих тайн, как бы мне этого ни хотелось.
– Во всяком случае, мне он не доверял.
– Да, это точно! Я не хочу омрачать уютную атмосферу нынешнего вечера, упрекая вас, посему не стану и далее распространяться на эту тему. Тем не менее меня не покидает ощущение, что если бы вы относились к нему с бо́льшим сочувствием…
– Мой дорогой сэр, вы, в чем я совершенно уверен, обращались с ним с самым искренним сочувствием, но от этого отнюдь не завоевали его доверие.
