— Вообще-то, нет, — сообщила я. — Это Гален. Его магия освободила и тебя, и всех остальных.
— Ты это говоришь, чтобы я смягчился к нему.
— Я это говорю, потому что это правда.
Он повернулся к Галену — тот смотрел на него. Холод стоял на шаг позади Галена, лицо — надменная маска, как всегда, когда он не хотел выдавать свои мысли. Дойл посторонился, не мешая Галену и Баринтусу видеть друг друга, но отошел недалеко. Иви, Бри и Шаред стояли рядом, но не слишком близко друг к другу, чтобы в случае чего легко выхватить оружие. Мне припомнились слова Баринтуса об оставленном мной вакууме власти, и о том, что стражницы в пляжном доме тянутся к нему, потому что я ими пренебрегаю и как будто не доверяю женщинам вообще. На миг я задумалась, на чью сторону они встанут — на мою или Баринтуса.
— Это твоя магия покрыла Зал Смертности цветами и листьями? — удивленно спросил Баринтус.
Гален молча кивнул.
— Значит, я обязан тебе своей свободой.
Гален снова кивнул. Молчаливость была не в его привычках. Мне не понравилось, что он молчит — значит, боится, что скажет нечто совсем неподходящее.
В другую дверь вошел Рис. Окинув нас взглядом, он сказал:
— Я уходил посмотреть, что там за шум. Оказалось, Джереми. Он ждет нас как можно скорее, если мы едем. Мы едем?
— Едем, — кивнула я и повернулась к Шаред. — Мне говорили, что ты достаточно владеешь гламором, чтобы спрятаться в чистом поле.
Она на миг опешила, потом кивнула и даже поклонилась.
— Это так.
— Значит, ты, Гален, Рис и Шолто идете со мной. Нам надо походить на людей, чтобы на нас снова не набросились журналисты.
Говорила я очень уверенно. Пусть в животе у меня все еще было завязано узлом, но внешне это не проявлялось — это и значит находиться у власти. Свой страх держишь при себе.
Я подошла к Хафвин и Догмеле; Догмела перестала плакать, но еще была бледна и слегка дрожала. Я села на диван рядом с ней, но так, чтобы не дотронуться до нее. Ей, наверное, на сегодня хватило прикосновений.
— Мне сказали, что у тебя гламора тоже хватило бы, но ты лучше останься сегодня дома, отдохни.
— Пожалуйста, позволь мне пойти. Я хочу быть тебе полезной.
Я ласково улыбнулась:
— Я не знаю, что мы можем увидеть, Догмела. Вдруг там что-то напомнит тебе о зверствах Кела. Сегодня останься здесь, но с завтрашнего дня вы с Шаред будете заступать в дежурство наравне со всеми.
Она удивленно распахнула голубые глаза, а потом улыбнулась сквозь высыхающие слезы. Шаред шагнула к нам, опустилась на колено и низко склонила голову:
— Мы не подведем тебя, принцесса.
— Не нужно так кланяться, — сказала я.
Шаред приподняла голову, глянув на меня синими глазами с мерцающими в радужках звездами.
— А как нужно? Только прикажи, и мы будем приветствовать тебя, как повелишь.
— На публике никаких поклонов, пожалуйста.
Рис обошел Баринтуса широким крутом, не поворачиваясь к нему спиной — вроде бы незаметно, но если увидела я, то и Баринтус увидел тоже.
— Если ты встанешь на колено при людях, никакой гламор в мире не скроет, что она принцесса, а ты — ее стражница.
Шаред кивнула и спросила:
— Можно мне встать, ваше высочество?
Я вздохнула:
— Да, конечно.
Пока она вставала, на колено опустилась Догмела.
— Прошу прощения, принцесса, я не почтила тебя должным образом.
— Пожалуйста, прекратите, — сказала я.
Озадаченная, она подняла голову. Я встала и подала ей руку — она взяла, нахмурившись.
— Разве ты не заметила, что мужчины не кланяются мне на коленях?
Женщины переглянулись.
— Королева редко настаивала на поклонах, зато принц — всегда, — сказала Шаред. — Только скажи, как нам тебя приветствовать, и мы выполним.
— Рада буду, если скажете «привет».
— Нет, — вмешался Баринтус. — Так не пойдет.
Я взглянула на него далеко не дружелюбно.
— Не тебе решать, Баринтус.
— Если тебя не уважают, то и не подчиняются.
— Фигня.
Он оторопел, явно не ожидая услышать такое от меня.
— Мередит…
— Нет. Все, что могла, я уже от тебя выслушала. Никакие поклоны и расшаркивания никому не прибавили ни капли уважения к Келу и Андаис. Вот бояться заставили, но страх — это не уважение.
— Ты мне угрожала руками плоти и крови. Ты хотела внушить мне страх.
— Я предпочла бы заслужить твое уважение, но ты всегда будешь видеть во мне лишь маленькую дочку Эссуса. Как бы ты меня ни любил, ты не сочтешь меня достойной правительницей.
— Неправда, — сказал он.
— А то, что я пожертвовала короной ради жизни Холода, и вовсе подорвало твою веру в меня.
Он отвернулся, что само по себе было ответом.
— Так поступают экзальтированные романтики, а не королева.
— Значит, я тоже экзальтированный романтик? — спросил Дойл, делая шаг вперед.
Баринтус посмотрел на нас обоих, потом сказал:
— От тебя, Мрак, такого никто не ждал. Я думал, что ты поможешь сделать ее такой королевой, которая нам нужна. А вместо этого она превратила тебя в слюнтяя.
— В кого? — переспросил Дойл, и меня в дрожь бросило от его тона.
— Хватит!
Я не собиралась кричать, так само получилось.
Все уставились на меня.
— Я всю жизнь видела, как страх правит дворами фейри. Я заявляю, что здесь будет править справедливость и любовь, а если кто-то не желает, чтобы я к нему относилась справедливо и с любовью, двери перед ним открыты.
Я пошла к Баринтусу. Нелегко проявлять власть, когда приходится так задирать голову, чтобы смотреть в глаза, но я всю жизнь жила коротышкой среди верзил, я справилась.
— Ты утверждаешь, что хочешь видеть меня королевой. Что хочешь от меня жесткости, и того же ждешь от Дойла. Ты хочешь, чтобы мы правили так, как должно править дворами сидхе, верно?
После секундной заминки он кивнул.
— Тогда благодари Богиню и Консорта, что я не такой правитель, которого ты хочешь, потому что иначе я убила бы тебя — такого надменного, так переполненного силой после одного жалкого месяца, проведенного на берегу моря. Я убила бы тебя сию минуту, не дожидаясь, пока твое могущество еще возрастет, и именно так поступили бы моя тетушка или мой кузен.
— Андаис послала бы убивать меня своего Мрака.
