– С подружкой приехала! Ах, молодец! – сказала с достоинством Васса Владимировна.
– Она мне жена, – отрубила Марина.
– Ах, это прекрасно! Еще даже лучше! – сказала бабуля. – Сейчас будем борщ кушать. Любите борщ?
Услышав знакомое «борщ», синеглазка чуть не заплясала от счастья.
– Marina! I love it! I love it, Marina![4]
Марина взглянула на эту наивную, совсем недозрелую женщину. Боязно! Подходит ко всем, сразу ест, что предложат. Ни гордости, ни понимания жизни. Но юное тело… Ах, Господи Боже! Нигде ничего не торчит, глазки, лапки…
Васса Владимировна поставила на неопрятный стол две тарелки с борщом. Варила в субботу гостям, не доели. Сегодня среда, полкастрюли осталось.
– Бабуля, – спросила Марина. – Ну, как там?
– У наших? – Бабуля понизила голос. – Прибавилось русских. Любаня вербует. Являются: «Здрасте! И мы тоже ведьмы!» А ведь ни культуры, ни образования…
– Зато хоть язык понимаешь, бабуля, – сказала Марина.
– А что мне язык? – заметила с гордостью Васса Владимировна. – Язык у нас дьявольский, международный.
Бекки доела невкусный борщ и, не понимая ни слова из разговора внучки с бабушкой, тоскливо смотрела на мужа Марину. Муж встал.
– Мы уедем в Россию, – сказала она.
– А я одобряю. В России не по́шло, – заметила бабушка Васса Владимировна.
– Там не загнивают, – сказала Марина. – Дыра – эта ваша Америка. Смрад.
Квартиру на Бронной ей снял Елизар. Он верил в звезду своей переступившей, блуждающей дочери. В первую же неделю провинциалке Марине Мессе пришлось столкнуться со столичной писательницей, драматургом, философом, специалистом по внутренним и кожным заболеваниям, психоаналитиком и гомеопатом Мариной Калининской. Марина Калининская воевала за русскую женщину и за отмену ее крепостного ненужного права. Со всей необъятной земли крепостные валили на лекции гомеопата, писателя и драматурга Калининской, учившей, как сбросить проклятое иго супругов, бессмысленных и беспощадных. Под натисками журналиста Калининской трещали прогнившие семьи, горели ненужные браки и вечная женщина живой-невредимой вставала из пепла.
Сама Марина Калининская выходила замуж четыре раза, и каждый раз очень удачно. Последний, совсем затянувшийся брак она заключила в столице Непала, и мужем Марины стал стройный непалец.
На лекции «Женщина, мысли!», которую Калининская прочитала в ЦДРИ, они познакомились. Марина Мессе была неприятно удивлена тем, что лекторша, низенькая, головастая, с большими глазами и яркой улыбкой, как будто назло открывающей взглядам ее очень пухлые, детские десны, ни разу не вспомнила об ущемленных правах сексуальных меньшинств.
Она подошла к ней.
– Приветствую вас, – сказала Калининская. – Вы надолго?
– Отвечу на каждый вопрос в интервью, – прищурилась Мессе.
– Ах вот что вам нужно! За славой приехали? У нас теперь каждый второй – извините! – родился в Америке, разочарован, вернулся в Россию и ищет себя! У каждого брать интервью? Да вы шутите!
У Мессе лицо стало снега белее.
– Ну, что ж. Переходим к корням разговора, – сказала она. – Вот вы говорите: из брака есть выход. А я говорю вам, что брак есть тупик. А кроме того: преступление.
Марина Калининская разозлилась: на брак с Камалджитом Каиром Алдуром ушло столько лет, пока он состоялся, что можно бы было слетать на луну.
– Я не разделяю такую позицию, – сказала она.
– Тогда предлагаю дискуссию, – ответила ей черноглазая Мессе.
Во время дискуссии обе Марины кипели таким раздраженьем друг к другу, что в зале поеживались.
– Зачем вот, скажите мне, вы вышли замуж? – спросила приезжая у моложавой и нежной блондинки с приятным лицом.
– Ну, как же? Он старый. Увез меня с Вологды. Женат был. Квартиру купил. Супруга скончалась.
– И что? Так уж замуж хотелось?
– Так надо же было… отблагодарить…
– А вы по-другому взгляните! Иначе! Не вышли бы замуж, так были б свободны! Нашли бы себе друга или подругу, а этот старик вас связал!
Блондинка задумалась:
– Мать мне сказала: «Татьяна, как он хату купит, так ты потерпи. Отработай маленечко!»
Зал вздыбился, заволновался, восстал.
– Ишь ты, жеребец! Отработай ему! Пускай сам еще тебе в ножки поклонится!
– Мы с вами продолжим немного попозже! – Похожая на дирижера Марина взмахнула руками, и зал опустился. – Теперь вы ответьте. Вот вы тоже замужем?
Она обратилась к дородной, румяной, с усами над верхней губой, басовитой и, судя по запаху, крепко взволнованной, однако не старой шатенке.
– Я нет. А мне дружба дороже всего.
– И с кем же вы дружите?
– Я? С Анжеликой. Раздолиной. Знаете? Бард у нас главный.
– Вот именно! – Мессе сама стала мокрой и вытерла пот рукавом. – Вот это достойный ответ! И вы бескорыстно с ней дружите, правда? Ведь не за квартиру и не из-за мамы?
– Да нет там квартиры! И мать померла.
– А если бы вам предложили жениться на этой Раздолиной? Что бы вы сделали?
– Не дай бог! Зачем?
– И правильно! Незачем!
В зале притихли. Марина Калининская напряженно смотрела на змееподобную Мессе.
– Мы с вами, друзья, на ходу разобрали два случая. Два произвольных! Учтите! И в том, и в другом оказалось, что брак отнюдь не работает! Поэтому он скоро будет разрушен. И лучше: как можно скорее!
– А дети-то как же? – Все заволновались.
– Да. Это и мне интересно. – Калининская потемнела всем телом. – С детьми-то вы что собираетесь делать?
– Рожать, – очень грозно ответила Мессе. – Рожать столько, сколько душа пожелает.
По залу прошла словно судорога. И тут же желавшие раскрепоститься заахали, заговорили все разом.
– А правильно! Ведь для чего мужики? Для этого самого, вот для чего! И главное – не мужики, а детишки! А как он тебя, это, осеменит, – так ты и рожай, а его гони в шею!
Пошли возражения:
– В шею? Как в шею? А если он сам тебя в шею погонит? Бывают такие, что к детям прилепятся и за уши их не оттащишь! Тогда что?
Закончили спорить, когда над Москвою зажглась золотая, большая луна.
– Ой, девочки! Что ж мы сидим? А метро? Метро-то закрылось!
Победа была за Мариною Мессе. Ей кланялись, ей улыбались и очень просили еще приходить.
– Вы просто как компас какой-то! – сказала усатая. – Я и Анжелике скажу: «Просто компас!» Дала направление, все разъяснила. А мы тут толчем воду в ступе! Все без толку!
