Книга Скверные истории Пети Камнева - Николай Климонтович

И опять в стране настали свободы. У Пети статьи шли нарасхват. Он печатался в пяти-шести газетах на родине, в Панораме в Калифорнии, в нью-йоркском Новом русском слове . Однажды в феврале в одном еженедельнике он взял командировку в Осташков. Петю влекла туда ностальгия. Тамошние тверские деревни, в которых он провел некогда столько летних месяцев в самую поганую политическую погоду, служили тогда уютным и безопасным убежищем. Это была именно что Петина Жизнь в лесу , но теперь уж погрузневший и постаревший Петя нуждался в комфорте и ездил по два раза в год в приличные пансионаты на теплых морях.

В архиве, который, я говорил, Лиза предоставила в мое полное распоряжение, я нашел газетку с очерком об Осташкове, привезенным Петей из той поездки, и подборку газеток с откликами: судя по обратному адресу, какой-то доброхот прислал их из Твери. Очерк по мне очень хорош, я частично приведу его здесь, потому что иначе будет трудно судить, отчего вышли такие неприятные последствия. Назван очерк был бесхитростно Город у озера . И начинался выдержками из некрасовского Современника 60-х годов позапрошлого века. Знаете, что меня всего более поразило в наружности города? Бедность… Это вовсе не та грязная, нищенская, свинская бедность, которою большей частью отличаются наши уездные города, – бедность, наводящая на вас тоску и уныние и отзывающаяся черным хлебом и тараканами; эта бедность, какая-то особенная, подрумяненная бедность, похожая на нищего в новом жилете и напоминающая вам отлично вычищенный сапог с дырой. Это писал едкий Слепцов, которого по ошибке причисляют к разночинцам типа Глеба Успенского, в своих Письмах из Осташкова . И дальше Петино: Тогда здесь был театр и библиотека, извозчики читали Дюма, а кузнецы хором распевали гимны. Сегодня тоже пишут об Осташкове как о культурном городе. Прежде всего о музыкальных летних “Селигерских вечерах”. О восстановлении Ниловой пустыни. О пирамиде из стеклопластика, что по идее энтузиастов должна в лучшую сторону влиять на окрестных жителей и экологию, впрочем, пить в ближайшем к пирамиде селе Хитин пока меньше не стали. Дальше вполне старомодно Петя пляшет от печки, описывая свое прибытие в город. Слепцов в первом же своем “письме” жалуется, что гостиниц в городе нет. И сегодня единственная в городе гостиница “Селигер” уже три года как бездействует. Вернее, изредка действует, как удалось выяснить отнюдь не сразу. Часть номеров сдают-таки в летнее время, в “сезон”, как называют здесь период от середины мая до первых чисел августа, когда на озере заканчивается навигация, но в номерах нет горячей воды, а ресторан при гостинице давно закрыт: коммуникации пришли в полную негодность. Здесь тонкость нашего времени: эту муниципальную гостиницу власти давным-давно продали каким-то предпринимателям, те – то ли перепродали, то ли проиграли в карты, так что нынешняя ее принадлежность туманна. Этот пятиэтажный барак в брежневском стиле с бетонным козырьком над широким ступенчатым крыльцом некогда кокетливо отливал голубенькой краской, подмигивал розовыми занавесками, а нынче донельзя обшарпался, весь в ржавых потеках, будто на него сверху вылили очень большой ушат помоев. Можно не сомневаться, что Петя писал сущую правду, но не без ноты брезгливости. К тому же сразу становится ясно, отчего он начал со Слепцова: уездная жизнь не только не наладилась, но за годы послесоветской свободы откровенно пошла наперекосяк даже в сравнении с советскими временами. Представьте: день клонится к ранним потемкам, вьется первая поземка, порывами налетает ветер, вы стоите перед запертой гостиницей, в которой уповали принять горячий душ, и податься вам ровным счетом некуда. Попытки вступить в контакт с местными обывателями то и дело кончаются неудачей: прохожие пугаются, норовят прянуть в сторону, но, уразумев, что ты не просишь у них денег, принимаются мучительно искать ответ на твои расспросы. Более всего замечательны на их лицах отражения попыток совершить мыслительное топографическое усилие, как правило, заканчивающееся поражением. Впрочем, рано или поздно какая-то баба в драной дохе припоминает, что “есть комнаты на автовокзале”. Не знаю, как вам, но мне мил этот Петин архаический стиль чуть не гоголевского времени. Поземка тем временем превращается натурально в метель, мороз под двадцать, дело к пяти, и, озираясь по сторонам в поисках хоть такси, которых здесь, конечно же, не заведено, вы замечаете невероятную картину: из всех углов в валенках с галошами, телогрейках и ушанках едут по снежным мостовым служилые, верно, люди – на велосипедах. Некоторые велосипеды оборудованы продуктовыми кошелками спереди у руля, у других к раме подвязаны какие-то жерди. Судя по тому, как одеты эти граждане, можно решить, что на днях здесь распустили средних размеров зону. И дальше в том же духе. Ясно, что автобус на улицах города – редкость. Мне везет, мрачное лицо кавказской национальности соглашается подбросить за червонец на автостанцию. Некогда, в веселые советские времена на площади перед автовокзалом дожидалась ездоков гурьба извозчиков со своими жигулями, туда-сюда сновали автобусы местных линий, а за вокзалом чинно пыхали дизелями икарусы. Нынче все как вымерло. Площадь с торчащим посреди голой клумбы скульптурным изображением Константина Заслонова пуста, в самом помещении обшмыганного холодного вокзала по лавкам сидят темные бабы, замотанные в платки, мужики в тулупах, закутанные дети на мешках. Ясно, что ждут они долго и знают, что придется ждать еще дольше. Так в кино показывают бытовые картины гражданской войны или эвакуации. При одном взгляде на расписание многое проясняется. Во многие концы района автобусы больше не ходят вовсе, и добраться теперь, скажем, до Пено, места населенного и летом туристического, невесть как. То же и с дальним сообщением: в Москву автобусов больше нет, в областной центр Тверь – по два в день с остановками только в двух райцентрах. Это означает, что во многие деревни по трассе Осташков – Тверь попасть общественным транспортом невозможно. К тому ж виден плакат для автомобилистов, гласящий, что в соседнем районе обвалился мост, и, если знать, что на другой берег Волги там одна-единственная дорога, можно вздрогнуть при мысли, что ждет обитателей правого берега этой зимой. Чтобы покончить с транспортной темой, скажем, что и личный автопарк в городе не богат. Правда, время от времени из метели выскакивают “вольво” и “саабы”, что выглядит диковато на здешнем городском фоне. Впрочем, заметим для объективности, что здесь хороши дороги, которые, правда, не чистят, но, не скупясь, посыпают солью с песком, в изобилии бензин, много лавок с запчастями и две азербайджанские станции автосервиса. Вот только пользоваться этими благами могут позволить себе немногие: у большинства в городе денег, как и повсюду в России, сегодня нет. Здесь процитируем местную газету “Селигер”: “Несмотря на сложнейшее время, на отсутствие бюджетных средств, на глазах преображается город… Толстым слоем асфальта на днях покрыт переулок Советский… Если с такой быстротой будет наш город хорошеть и дальше, то через несколько лет мы его просто не узнаем”. Впрочем, узнать Осташков нельзя уже сегодня. Заодно поясним: эта правоверная интонация для местной газеты неизбежна, издание состоит на содержании мэрии. В дальнем крыле автовокзала на втором этаже действительно удается разыскать несколько комнат для приезжих, необжитых и нетопленых и глядящих на пустые железнодорожные пути. О горячей воде здесь слыхом не слыхивали. Хозяйка в перехваченном на груди крест-накрест пуховом платке лишний раз подтвердила, что иного постоя в городе нет, но, кряхтя, выкопала по моей просьбе откуда-то измусоленную брошюрку – здешний телефонный справочник. И тут я узнал невероятное: у гостиницы “Селигер” есть-таки филиал – на “гребной базе”. На мой вопрос, как туда добраться, разочарованная хозяйка подтвердила, противореча сама себе, что действительно филиал есть где-то за Гагарина: ей явно было досадно терять постояльца. Я не стал подобно Чичикову укорять ее: мол, знала, да не сказала, – она бы подобно Селифану ответила бы: так уж получилось у нас с вами, барин, знала, да не сказала. И здесь внимание: дальше Петя описывает некую полуподпольную гостиницу, в которой, по-видимому, проводило время местное начальство с девочками. Петя осторожен, о начальстве – ни намека, но сам факт, что Петя набрел на эту законспирированную малину , думается, и привел уездных начальников в бешенство. “Гребная база” оказалась двумя деревянными оштукатуренными хоромами в конце одной из самых старых осташковских улиц – Евстафьевской, на берегу озера. Водитель старого «рафика», нанятый за тот же червонец, высадил меня перед железными решетчатыми воротами, наглухо запертыми. В глубине двора светил сквозь пургу фонарь. Я нашел кнопку звонка. Из-за угла с лаем выскочили две здоровенные овчарки, за ними не сразу показался мужик в валенках, телогрейке, шапке, с рыжей бородой, но без велосипеда. Он, осведомившись о моей нужде, отпер калитку, прихватив за ошейник рвущуюся кровожадно к моим штанам серую с рыжим подпалом суку, и махнул рукой – туда, мол. В доме слева на обитой изнутри вагонкой веранде горел свет. Я постучал. Мне открыла гренадерских размеров женщина в спортивных штанах и майке – на веранде было даже жарко. Другая, пониже ростом, в юбке, тут же лепила пельмени. Обе, выяснив, что мне надо и кто я, стали само радушие. Гренадерша пошла показывать апартаменты: здесь вот один “люкс”, две спальни, гостиная, джакузи, три цветных телевизора, а здесь второй. Здесь сауна. “Но вам-то одному люкс не нужен, так у нас есть и еще два номера подешевле, за бильярдной”. Она накинула шубу на мощные плечи, мы пересекли двор и вошли во второе деревянное строение. Комната, что мне показали, была мала, но уютна, тоже с телевизором, но черно-белым. “Душ, я скажу истопнику, чтоб сейчас вам согрел. А потом – милости просим на пельмени”. Я поблагодарил, сообразив, что и водочка припасена у меня в багаже. Я с сожалением опускаю описание озерного пейзажа, видного из Петиного окна. Гренадерша, беженка из Казахстана, была сурова и справедлива: в городе уголовный беспредел, милиция куплена, безработная молодежь – наркоманы и отморозки. У кого есть работа? Только у тех, кто на военных заводах, на “Луче” или на “Звезде”, что на острове Горомля, немецкие пленные строили, видишь – туда от нас корабли и ходят, везут горючее. Ну, на скотобойне в Америке иногда платят, это район такой. На кожевенном заводе было занято 6000 человек, при том, что в городе живет 26 000, две трети сократили, остальные не получают зарплату больше года. – Мой муж год и два месяца не получает, – уточнила вторая, по имени, как оказалось, Надежда. Она была здешней поварихой и прачкой и весь вечер так и продолжала стоя лепить свои пельмени. – Осенью поехал на велосипеде за тридцать километров клюкву собирать. Пока был на болоте, велосипед из кустов украли. Шел домой пешком с двадцатикилограммовым мешком. А на базаре перекупщики ему только сто рублей дали. Приходит домой и говорит: давай я лучше уйду от вас, а у нас двое сыновей-школьников, не могу я больше так, без зарплаты.