1
Впервые, когда он вошел в ее жизнь, Юдит ощутила колючую боль. Впрочем, боль быстро отступила. Он: простите. Он: ничего. Он: такая давка. Она: да. Юдит скользнула взглядом по его лицу, как просматривают в ежедневных изданиях заголовки спортивных новостей. Из чистого любопытства. Интересно, как выглядит человек, которому не лень в Страстной четверг толкаться в переполненном сырном отделе и наступать на пятки окружающим. Ее не удивило, что в нем не было ничего необычного. Такой же, как все, не лучше и не хуже, ничего оригинального. Ну почему всему населению непременно на Пасху понадобился сыр! И надо же было им всем заявиться именно в этот магазин именно к этому часу!
У кассы он — снова он! — выложил свои покупки на ленточный транспортер рядом с ее вещами. Она почувствовала, что это он, по специфическому запаху, исходившему от его ржаво-коричневой замшевой куртки. Его лицо ей, конечно, не запомнилось, нет, она его даже не вспомнила бы, столкнись они нос к носу, однако не могла не отметить ловкие и пластичные движения его рук. Даже в двадцать первом веке все еще казалось чудом, что мужчина около сорока упаковывал, разворачивал и сворачивал вещи так, словно проделывал это много раз.
На выходе он задержался, чтобы придержать перед ней дверь, и это уже не казалось случайностью. Очевидно, он-то запомнил ее лицо и прямо светился от радости, что встретил знакомого человека. Он: еще раз прошу меня извинить за то, что наступил вам на ногу. Она: ах, уже забыла. Он: нет-нет, я знаю, как это может быть адски больно. Она: не так уж и больно. Он: ну и хорошо, ну и славно. Она: да. Он: ну… тогда прощайте. Она: да. Он: с наступающим! Она: и вас также! Ей нравилось поболтать ни о чем в магазине, но сегодня, похоже, она наговорилась на всю оставшуюся жизнь.
Последнее, о чем она подумала, вспоминая этого мужчину, была большая связка желтых бананов, штук семь или восемь, которую он упаковал на ее глазах. У того, кто покупает семь или восемь бананов, очевидно, дома, трое или четверо голодных детей. Под кожаной курткой у него наверняка вязаная безрукавка в крупный ромбик всех цветов радуги. Эдакий правильный отец семейства, подумала она, из тех, которые обстирывают по пять-шесть человек и развешивают белье сушиться по типу: носочки, разобранные парами в рядок, и горе тому, кто нарушит порядок на бельевой веревке!
Вернувшись домой, Юдит наклеила на покрасневшую пятку толстый пластырь. Слава богу, ахиллово сухожилие не задето. Мера, возможно, излишняя, но без нее она не чувствовала бы себя в сохранности.
2
Пасха прошла как обычно. Утро субботы: зашла к маме. Мама: как дела у отца? Юдит: не знаю, я собираюсь к нему во второй половине дня. Вторая половина дня в субботу: визит к отцу. Отец: как мать? Юдит: неплохо. Я была у нее утром. Воскресное утро: съездила к брату Али за город. Али: как поживают папа с мамой? Юдит: хорошо, вчера я виделась с ними. Али: они снова живут вместе?
В понедельник пасхальной недели Юдит ждала в гости друзей на обед. Друзья должны были прийти только вечером, но она начала готовиться сразу, как встала. Всего их должно быть шестеро: две семейные пары, двое одиночек (один вечный холостяк, другая — она сама). В промежутках между переменой блюд высокоумные разговоры, главным образом о методах приготовления еды, не разрушающих витамины, и о новейших разработках борьбы с винным камнем. Компания отличалась таким стройным единомыслием (в отношении войны, бедности, гусиной печени фуа-гра и пр.), что это добавляло к их близости ореол заговорщиков. Недавно подвешенная люстра в стиле югенд излучала теплый свет, в нем выражения лиц делались мягче и добрее. Как нельзя кстати, в продаже появился последний CD-диск «The Divine Comedy».
Ильза даже улыбнулась своему Роланду, — он помассировал ей правое плечо, — и это после тринадцати лет совместной жизни с двумя детьми в конурке, больше напоминавшей колчан, из которого они каждый день в неутомимой борьбе запускали стрелы во всевозможные страдания. Вторая пара, помоложе, Лара и Валентин, пока пребывали в том периоде, когда влюбленные ходят, держась за руки. Лара брала его пальцы в свои ладони, наверное чтобы держать мужа покрепче, будто этот наивный способ помог бы ей привязать его к себе надолго. Герд, как обычно, больше других расточал остроумие, шутил и вообще являлся душой компании. Он будто специально старался разговорить неуверенных в себе собеседников и при этом сам вырастал в их и своих глазах. Жаль, что он не голубой, а то Юдит почаще приглашала бы его в гости одного. Ей нужен был такой человек, с кем можно было доверительно побеседовать по душам о проблемах, о которых в компании с семейными парочками говорить неудобно.
Вечером после ухода гостей, о которых напоминали лишь витавшие в воздухе облака дыма, Юдит в окружении гор немытой посуды занялась самокопанием, настойчиво пытаясь разобраться в своих чувствах. Проведя в кухне битый час, хорошо проветрив комнату и проглотив на всякий случай таблетку от головной боли, она, наконец, смогла глубоко вдохнуть и ощутить радость от несомненно изменившегося в лучшую сторону качества жизни. Вскоре обняла покрепче свой любимый мягкий диван, чтобы уже не выпускать его до восьми утра. Это лучше, чем вникать в то, что творится в голове подвыпившего хронического молчуна, не созданного для интимных уединений, решительно не желающего делать в доме уборку «партнера», чтобы разобраться, на что он рассчитывает или чего боится и можно ли надеяться, что они предадутся сексуальным удовольствиям. Нет уж, Юдит этот стресс ни к чему. Лишь по утрам, и то иногда, ей не хватало рядом под одеялом мужчины. И то не какого-то там, а вполне определенного. По этой причине им не мог стать ни один из ее знакомых.
3
Юдит ходила на работу с радостью. После праздников, конечно, не с энтузиазмом, но умела использовать все аргументы, чтобы внушить себе положительное отношение к труду. Как-никак, сама себе начальница. Хотя, если честно, она часто подумывала, не найти ли ей другую работу для безалаберной жизни, как, к примеру, у ее ученицы Бьянки, которой всего-то нужно зеркало, чтобы занять себя на весь рабочий день. У Юдит был свой небольшой бизнес на улице Гольдшлагштрассе в Пятнадцатом районе. Возможно, слово бизнес в данном случае и звучало слишком громко, однако она любила свою торговлю лампами и ни за что на свете не променяла бы ни на какое другое заведение. С детства Юдит считала, что помещения, в которых располагалась фирма, были самыми прекрасными на свете. Весь потолок был словно в блестящих, сверкающих звездочках оттого, что лампы всегда горели, создавая ощущение постоянного праздника. В дедушкином сияющем музее на открытом воздухе можно было хоть каждый день праздновать Рождество.
В пятнадцать лет Юдит чувствовала себя будто в светящейся изнутри золотой клетке. Делала она что-либо по дому, — за ней непрерывно присматривали торшеры. Даже в самых интимных снах наяву ей было не укрыться от навязчивого света настенных светильников и люстр. Ее брат Али не выносил столько света и прятался от него в темных помещениях. Мама ожесточенно сопротивлялась банкротству, одновременно силясь победить в себе отвращение к занятию предпринимательством. К этому времени папа уже и сам предпочитал затемненные кафе и пивные. В итоге они разошлись по обоюдному согласию. С тех пор выражение «по доброму согласию» запомнилось Юдит как самое бесчеловечное. За ним были слезы, вытираемые с губ, неуклюже изображавших улыбку, и сжавшееся в комок окаменевшее сердце. Рано или поздно уголки рта опустятся и уже никогда больше не расправятся, как у мамы.
